Страница 44 из 168
Отцом же Анны являлся какой-то из сотен клиентов ее матери, коим она уже к тому моменту потеряла счет.
- Зачем мы сюда пришли? - спросил Иен, когда Анна попыталась открыть кованые двери на лестницу вверх в оранжерею отмычкой.
Она не ответила и продолжила работать отмычкой.
Замок прищелкнул, и решетчатая дверь открылась, они сразу же взметнулись наверх по лестнице и очутились на широченной площадке профессорской оранжереи в двухстах пятидесяти метрах от грешной земли. Просторное поле крыл стекольчатый купол в форме половинчатого икосаэдра или сот, солнечный свет заходящего кварцево-алого диска топил персиковые стволы, клумбы, всяческие кактусы и всюду слышался гомон попугайчиков и жужжание пчел. Солнечный дождь лез в каждый закуток под каркасной паутиной купола, заполняя сад концентрированным жаром. Иен почувствовал, как по телу прошелся зуд текущего под одеждой пота, заставляя его ежиться от тошных ощущений. Каких цветов тут только не было, и какая несправедливость, подумал он, что в этой области воспоминаний у него кровоточил нос, и он не запомнил все запахи! Позже они возвращались сюда много раз, вплоть до выпускных испытаний, но... каждый раз запах был разным, и он не знал, как пах сад в этот самый первый.
- Студентам тут не место, Анна, - с опаской произнес Иен, не смея оторвать глаз от цветов.
- И что с того? - презрительно плюнула она. - Правила написаны для того, чтобы их нарушали. Но если ты всегда предпочитаешь поступать правильно...
Она выжидала театральную паузу. Иен же на сказанное только хмыкнул, вспоминая, как нарушал правила отца, и как последний акт непослушания привел его в штаб-квартиру тайной полиции.
- ...Тогда сам решай, что правильно, а что нет, - закончила мысль Анна. - Тут так душно, пошли, откроем окно.
Они быстрым шагом прошли вдоль высаженных гвоздиками, пионами, анемонами, георгинами пестрящих красками клумб, кустов розы и деревьев, отбрасывающих тени на мощеные нефритовым камнем тропинки. Они вышли на маковый лужок, Анна подбежала к оконным створкам и распахнула их, впуская внутрь оранжереи воздух. Ветер подхватил алебастровую юбку Анны, ослепительно-белая в свете солнечной половинки диска ткань зашумела и вздулась от порывов вечернего ветра, подобно корабельному парусу фрегата. Багровый закат окаймлял ее золотистые пружины волос ало-красной короной. Коробочки маковых головок судорожно трепыхались на ветре рдяными крылышками-лепестками, как будто пытались куда-то улететь.
Иен неторопливо подошел к окну в человеческий рост, Анна, протянула ему руку, и он ее крепко схватил, когда она опасно накренилась над пропастью. Холодные дуновения развивали платье, золотистые волосы в васильках и сиреневый платок на шее подобно флагу. Она весело закричала навстречу хлесткому ветру, и ее безумствующее торжество оказалось чертовски заразительным. Удивительный вид мегаполиса открывался на высоте птичьего полета: остроконечные пики небоскребов рвались в небесную твердь точно из моря выхлопной дымки, нависшей над оживленными дорогами. Железобетонные стебли зданий тянулись в самый верх, гадкой черно-лиловой тенью, закрывая крохотные домики-кусты от макового солнца. Малиновые облака алюминиевыми килями пронзали толстобрюхие цеппелины.
Иен кричал, колкие слезы проступали на заветренных глазах. Он воображал, как летит над всей этой громадой города точно схваченная солнечными ветрами птица. Он почувствовал, что Анна начала выскальзывать из его вспотевших ладоней, и втянул ее обратно внутрь. Она свалилась прямо на него, хихикнув.
- Прости, - засмеялся он, лежа спиной на почве, подмяв под себя алые маки.
- Неуклюжий простофиля, - она ударила его в плечо и лучезарно заулыбалась.
Включилась автоматическая система полива, откуда-то со сводов потолка забрезжил моросящий дождь, окропляя темными пятнышками изумрудно-медные листочки деревьев и головки цветов, вспугивая рассерженных ос. Он повернулся к Анне, она, уловив на себе его взгляд, обожгла его своим, блеснув бирюзой небесно-синих глаз.
- Чего пялишься, Охотничий?
Иен приоткрыл, было, рот, чтобы что-то ей ответить, но она опередила и, неуклюже столкнувшись носами, прижалась поцелуем.
Он почувствовал, как у него покраснели уши, а она, отпрянув, лишь ехидно заметила:
- Не обольщайся, ты не в моем вкусе, - бриллиантовая капелька воды застряла у нее в ресницах.
Последние лучи заходящего солнца ложились на ее золотистые волосы окаймленные румянцем щеки. В небесно-синих глазах полыхал огонь похоти и игривость, как у горной пумы, когда она замучает пойманного в лапы козлика, прежде чем живьем содрать с него кожу и полакомиться бурлящей кровью нерадивого парнокопытного. Иен же ощущал себя этим козликом, которого собирались разорвать на куски, и он не скрывал, что алкал этого, глядя в сапфировые огни глаз Анны.
- Ну а как друг? - усмехнулся он, все еще ощущая жгучую неловкость.
Она несколько минут молчала, зная ответ заранее, но хотела его позлить.
Анна была той еще змеюкой, ядовитой гадюкой, чьих паточных укусов Иен хотел ощущать на себе снова и снова, пока яд не прожжет его внутренности насквозь, а горящее страстью сердце выпрыгнет из разорванной грудной клетки, оставив на своем месте только дымящуюся дыру.
- Только как друг.
Она одними губами расстегнула ему рубашку, всю мокрую от разбрызгивателей.
У него кожа пошла мурашками.
Все происходило так быстро!
Юношеские гормоны взыграли с ними шутку. Ее руки прижимали Иена к влажной почве, не давая пошевелиться, она взяла всю инициативу на себя, даже не позволила ему помочь со шнуровкой корсажа. Когда они закончили, она обвязала своим платком его шею, и сказала, что теперь платок его, и Иен до сих пор надевал его, куда бы ни пошел.
Иен распахнул глаза, и заново очутился в заледенелой пещере в преддверии Тартара, и холод сразу же напомнил о себе. От липкой дремы сладостных воспоминаний Иена разбудил истошный вопль лучафэровой гончей, раздавшийся в непроницаемой метели. Он был оглушительным, злобным, напоминающий крик бабуина. Завернувшись в обмерзлую льняную ткань посильнее, Иен сжался за темными зубьями-сталагмитами и сталактитами расщелины, делающие ее похожую на чудовищную пасть левиафана.