Страница 104 из 135
— Ну да. Рыба. Костер. Горячая еда.
Видя, как Ледяной зашевелился за ширмой, приподнимаясь на локтях, и вытягивая голову вперед, я поморщилась, осторожно предупредив:
— Ваше холодное и ледяное, вам бы лучше лежать и не двигаться…
— Кто сказал?
— Я…
Ледяной лишь фыркнул так, что ширма трепыхнулась, пробухтев недовольно и явно превозмогая свою жуткую боль:
— Не родился еще такой человек, который будет указывать мне, что делать!
— Я не указываю, я вас прошу. Лежите. Если не хотите, чтобы ваши кишки болтались ниже коленей…
Ледяной снова фыркнул, захрипев, но гордо отчеканив:
— У Беров БОЛТАЕТСЯ только коса за спиной, все остальное…
— Я поняла! Можете дальше не продолжать!
Не выдержав, я улыбнулась, покосившись на Беров, которые делали вид, что спали, приглушенно посмеиваясь, пока по залу не раздалось грозное и яростное:
— ЦЫЦ, МАТЬ ВАШУ!
Не уверена, что несколько сотен Беров могли уснуть в одночасье, но что стало вмиг тихо это было определенно и забавно. К счастью, Король все-таки угомонился, с тихими проклятьями снова растянувшись на своей кровати, только молчать долго не смог, когда снова раздался его голос:
— Козявка… ты же понимаешь, что ты должна накормить Короля?
— Должна? — удивленно хохотнула я, почему-то совершенно не опасаясь ярости этого величественного Бера, наверное, осмелев от того, что рядом со мной спали Север и Лютый, решив передразнить кое-кого, когда изрекла, — Не родился еще такой Бер, который…
— А вот и родился! Север!..
— От меня-то что надо? — недовольно пробурчал сквозь сон Север, чуть улыбнувшись, когда я тихо рассмеялась и, обхватывая мои ноги своими мощными руками, но по-прежнему не открывая глаз.
— Скажи своей мелкой жене, чтобы она меня покормила.
— Нормально попросите, покормит.
Поцеловав Севера в уголок улыбающихся губ, и настойчиво убирая от себя его руки, которые даже сквозь сон пытались шалить и залезть под мою одежду, я с интересом косилась на ширму, когда Ледяной снова притих, что-то недовольно бормоча себе под свой королевский нос.
— Так как ты говоришь тебя зовут?..
Закусив губу, чтобы не рассмеяться я выдавила кратко:
— Мия.
Как-то не верилось, что этот большой древний Бер с несносным характером опустит свое королевское высочество до самого льда, чтобы попросить меня о еде. Только, кажется, я все-таки знала его так же плохо, как его ледяного сына, который не был таким отрешенным и обмороженным, как казался сначала.
— Ага… Козявка Мия, ты покормишь меня своей рыбой?
Даже не знаю, как этим холодным жестоким Берам удавалось становиться такими милашными, когда я снова вся растаяла, не смотря на мороз этой медвежьей страны, улыбнувшись и кивнув:
— Покормлю, конечно, ваше Величество.
— Слышали, говнюки, как надо обращаться к вашему Королю? А то батя, да батя… Свирепый!
— …я сплю…
— Не обманывай отца! Тащи ей тарелку и побольше, ваш Король голоден!
Я лишь сокрушенно покачала головой, виновато изогнув брови, глядя на Свирепого, который нехотя поднялся со своего места, где пытался уснуть, однако, не сказав отцу и слова против, неспеша покидая общий зал для сна и чуть подмигивая мне.
Скоро с половиной большой рыбины в полметра длиной на большой тарелке, я осторожно перебиралась через спящих и притворяющихся спящими Беров, чтобы пройти за святая святых — ширму, которая отделяла некую спальню Ледяного от общего зала.
И снова я искренне поражалась тому, как он мог не только говорить и даже двигаться, а просто ВЫЖИТЬ! Его рана выглядела ужасающе – припухшие и покрасневшие края разодранной кожи, которые скреплялись рыбьими костями, буквально пульсировали от боли, на фоне мертвецки бледной, почти серой кожи. Вот только глаза Короля смотрели твердо и настойчиво, не поддаваясь приступам боли. Глядя в эти глаза, не возникало даже мысли о жалости — столько в них было силы и жажды жизни, — и я осторожно опустилась на колени у его кровати, поставив тарелку с дымящейся от жара рыбой на самый край, принявшись осторожно отделять небольшие кусочки, смутившись, когда поняла, что мне придется кормить его с рук, потому что здесь не было столовых приборов.
— Я не укушу тебя, — усмехнулся Ледяной, откидываясь на свернутые меха, которые заменяли собой подушку, сверкнув своими пытливыми пронзительными светло-голубыми глазами, — не бойся.
— Я не боюсь.