Страница 27 из 63
Глава 7
Никогда раньше у меня и мысли не было, что окажусь за решеткой. Пока везли в сером "воронке" с зарешеченными окнами, а потом вели под конвоем по темным коридорам, переживал далеко не лучшие эмоции. Вся атмосфера мрачного заведения, неопределенность положения давили на меня, наводили тревогу и беспокойство. Да и слышал от бывалых людей, читал в книгах о криминальном мире - их в последние годы расплодилось множество, о суровых отношениях в застенках, царящем там беспределе. Так что не ожидал ничего хорошего для себя в подобном учреждении. Всеми силами старался держать себя невозмутимо, но внутри все дрожало от неприятного волнения. В таком состоянии шел впереди надзирателя с заведенными за спину руками, пока конвоир не приказал остановиться и встать лицом к стене.
Слышал скрежет отпираемого замка, лязг запоров, скрип открываемой двери. Все эти звуки рвали и без того натянутые нервы, но терпел, знал - только самообладание поможет мне в обращении как с заключенными, так и персоналом СИЗО. По команде надзирателя - здесь его называют контролером, отодвинулся от стены и вошел в камеру, услышал, как сразу за мной захлопнулась дверь. Увидел стоящие вдоль стен в два яруса металлические кровати, на них сидели по двое, даже по трое - как в плацкартном вагоне. Только у окна вольно расположилась несколько человек - по-видимому, "блатные". В переполненной камере стояли вонь и духота, в носу даже засвербило от здешних ароматов.
Стоя у двери, поздоровался со всеми. Проходить дальше не стал, ожидал приглашения смотрящего - авторитетного заключенного, следящего за порядком в камере - "хате". Лежащего на полу полотенца или других "подлянок", о которых слышал еще пацаном от побывавших в подобных местах, не увидел. Но держался настороже, меня сейчас будут "прощупывать" - проверять, чего я стою. Против ожидания, никаких провокаций не последовало, один из блатных позвал меня к смотрящему - пожилому мужчине самой обычной внешности. Такого на улице примешь за почтенного врача или учителя. Да и говорил он нормальным языком, без уголовной "фени". Стал расспрашивать - кто такой, по какой статье иду, сидел ли раньше. Спросил еще - проходил ли по какому-нибудь делу свидетелем или потерпевшим.
Отвечал ему не спеша, продумывая каждое слово. Наверное, мои ответы показались ему достаточно убедительными и исчерпывающими, он благосклонно произнес свой вывод: - Хлопец ты, я вижу, неплохой. Держишься уважительно. Да и за стоящее дело сел. Можешь занимать вот ту шконку. Чтобы не было у тебя косяков, переговори с людьми о наших порядках и следуй им. Тогда все у тебя будет нормально. Все, иди.
Как ни странно, именно с заключенными у меня сложились в целом терпимые отношения - я не влезал в чужие дела, ко мне также не приставали с какими-то предъявами. Может быть, мне повезло, что смотрящий установил здесь жесткий порядок, конечно, по своим - воровским, понятиям. Но беспредела в камере не допускал. Ни драк, ни подстав не было, хотя конфликты среди сидельцев происходили - кто-то кого-то нечаянно задел или уронил чью-то вещь, сказал лишнее. Но они решались быстро - подручные смотрящего тут же гасили возникшие страсти, мир и порядок на хате восстанавливались. Так что, если ведешь себя нормально - выполняешь вполне разумные правила, никого не оскорбляешь - словом или поступком, то и к тебе относятся также.
А вот со стороны администрации СИЗО встретил прессование - давление на меня всякими способами, чтобы вынудить признать свою вину. На следующий день после первого допроса вновь вызвали к следователю. Только увидел за столом не прежнего, капитана, а помоложе - лет около тридцати, с погонами старшего лейтенанта. После первых формальностей он почти сразу перешел к угрозам:
- Так, подследственный Максимов, скажу прямо - долго возиться с тобой я не собираюсь. Сейчас же напишешь признание. И не упирайся, все доказательства твоего преступления есть - заявления потерпевших, медицинское заключение о нанесенных их травмах, показания свидетелей. Если откажешься, то сильно пожалеешь. Уж можешь поверить - легко от меня не отделаешься!
И без этих слов видел, что передо мной садист - его аура носила серый оттенок, такой я видел у пациентов клиники именно с подобными отклонениями психики. Меня внутри передернуло - попасть в руки живодера не пожелаешь и врагу своему! Переборол охвативший на секунду ужас, лихорадочно стал искать выход из непростой ситуации. Применять свое внушение мог раз, другой, но рассчитывать только на него не видел смысла - сложившаяся система правосудия не остановится, пока не раздавит меня. Надеялся на Мельника, что он подключит соответствующие органы. Но еще неизвестно, когда это произойдет, да и полагаться полностью на помощь кого-либо нельзя - обстоятельства могут сложиться непредсказуемо. Надо думать, что можно предпринять самому для собственного спасения.
Времени на размышление следователь не оставил - снял с себя китель, повесил на спинку стула и направился вокруг стола ко мне. "Будет бить" - эта очевидная мысль заставила напрячься, но оказывать какого-либо сопротивления не стал, только собственным внушением заблокировал боль. Бил он изощренно, по болевым точкам - солнечному сплетению, паху, почкам, не оставляя заметных следов. Я кричал, падал на пол, мучитель вновь поднимал и продолжал избиение. Так продолжалось долго, потерял уже счет минутам, пока тот не угомонился. Сказал напоследок: - Это тебе задаток, Максимов. Завтра переломаю всего, - после вызвал конвой и отправил в камеру.
Чувствовал себя терпимо, только отбитые места ныли тупой болью, когда я снял блокировку. Лежал на своей кровати - шконке и ломал голову - как мне быть дальше. Прекращать избиения и пытки не в моих силах, но как-то повлиять на палачей вполне реально. Так и решил, буду корректировать их действия, чтобы обойтись минимальными повреждениями и страданиями. Но то, что вытворяли со мной нелюди в форме в последующие дни, вышло за грань моих возможностей. Меня пытали вдвоем - к старшему лейтенанту присоединился еще один, ему подстать. Избивали, подключали электроды, надевали наручники на заведенные за спину руки, а потом душили в пережатом противогазе. Держали сутками в холодном карцере, не давали спать, есть и пить.