Страница 25 из 63
- Что же ты надумала, девочка моя! Разве можно губить себя!
Кира заплакала, уткнувшись лицом в мою грудь. А потом, всхлипывая, проговорила, смотря мне в глаза: - Знал бы ты, Сережа, как я мучаюсь, когда вспоминаю - сама поломала свою жизнь, отказалась от твоей любви. Как бы хотела вернуть то время, когда мы любили друг друга! Только теперь, когда потеряла тебя, поняла, что люблю и не переставала любить. Как же мне отказаться от тебя? Лучше не жить!
Я молчал, слушая запоздавшую исповедь прежней возлюбленной. Жалел ее, сердце отзывалось болью переживания, но волнующей до дрожи любви уже нет - другая девушка заняла его без остатка. И именно жалость толкнула меня утешить бедную женщину, приласкать ее. Я поцеловал ее мокрые глаза, а потом перешел к губам и пропал. Нежность и страсть захватили меня, поднял Киру на руки и понес в постель Целовал ее мягко, как когда-то, в начале нашей любви. Бережно касался ее тела, ласкал легкими касаниями губ. Кира лежала с закрытыми глазами, из них продолжали течь слезы - наверное, тоже вспоминала наши первые ласки. Этот вечер мы провели как в первую нашу близость, без обычных между нами терзаний. Я отдавал юной женщине долг памяти о нашей первой любви, а она с благодарностью принимала.
Вот так и случилось, что жил теперь с двумя девушками, знающими друг о друге. Коллизии в нашем любовном треугольнике решились сами. С молчаливого согласия подруг делил вечера между ними - сегодня с одной, завтра с другой. Открыто они не выражали мне своего недовольства, хотя и без слов понятно - ни одну из них такие отношения не устраивали - каждая хотела обладать мною полностью, а не делить с кем бы то ни было. Но коль обстоятельства сложились таким образом, то пришлось им смириться. Удивила Кира - где-то через месяц после возобновления нашей связи сказала о разводе с мужем. Она уже не могла жить с ним под одной крышей, вернулась в свою квартиру. Объяснила мне:
- Знаешь, Сережа, мне противно, когда он дотрагивается до меня. Не хочу даже разговорить с ним, а тем более поддерживать какие-то супружеские отношения. То, что терпела еще не давно - сейчас стало для меня невыносимо.
Тем временем в институте произошли события, едва не закончившиеся моим отчислением. Началось с небольшого спора между мною и доцентом кафедры неврологии и психиатрии Исаевым. Он вел у нас на четвертом курсе неврологию и нейрохирургию. Я усомнился в его утверждении о причине неврологических расстройств дегенеративного характера в наследственном механизме. В нашей лаборатории проводили исследования больных, пораженных синдромом Альцгеймера и Паркинсона. На участках нервной ткани, подвергшихся атрофии, обнаружили особый токсин, неизвестный науке. Насколько мне стало известно от коллег, занятых этой темой, именно он провоцировал разрушение нервной системы. Они опубликовали статью в солидном медицинском журнале, я и воспользовался ею - показал Исаеву после лекции.
После не раз пожалел о своем опрометчивом поступке. Но тогда и не предполагал от рассудительного и вроде неглупого преподавателя такой реакции на мой вопрос. Он побагровел, а после принялся отчитывать как несмышленыша, вздумавшего поучать ученого мужа: - Как твоя фамилия, молодой человек? Так вот, Максимов, прежде чем говорить всякие бредни, выучи азы. Если твоя пустая голова разберется с ними - в чем сильно сомневаюсь, тогда и подойдешь. А я проверю на зачете - что же ты понял.
Пренебрежительный тон и обидные слова Исаева завели меня, не стал оставлять их без ответа:
- Михаил Ильич, но ведь это не бредни, а серьезная работа ученых, доказанная экспериментами и в клинических условиях. Вот здесь рецензия профессора Архипова, подтверждающая ее ценность.
- Все, иди, Максимов. Я не собираюсь спорить с сопляком, нахватавшимся всякой чуши!
Позже мне рассказали о злопамятности Исаева. Один из старшекурсников, с которым у меня сложились неплохие отношения, с сочувствием высказался: - Да, Сергей, нашел ты на свою голову приключения! Исаев будет тебя валить, как бы ты ни готовился к его экзамену или зачету. Иди к завкафедрой - он вроде мужик нормальный, попроси прийти на экзамен. При нем препод не так зверствует.
Советом старшего товарища не воспользовался - решил обойтись своими силами. К зачету проштудировал конспекты от корки до корки. С уверенностью, что должен сдать, зашел в аудиторию, где Исаев принимал студентов. Здесь сидели еще пятеро, усердно писали по своим билетам. Взял со стола преподавателя листочек с заданием, прошел за свободный стол и тоже принялся готовиться по вопросам. Ничего сложного или незнакомого в них не нашел, быстро набросал ответы. Идти к Исаеву не торопился, дождался, пока последний из студентов не вышел из аудитории. Подсел к столу, зачитал вопрос, а потом без запинки, по-писанному, отчеканил свой ответ. Исаев выслушал меня, нахмурившись, а потом стал задавать такие вопросы, о которых даже не слышал - их не было в учебных материалах. Понятно, что не мог ответить того, чего не знаю.
С заметным злорадством вынес свой приговор - не сдал, уже собрался писать его в ведомости, когда я всей силой своей энергетики подал на него управляющий импульс. То, что случилось, с преподавателем, никак не ожидал - у него начался припадок, как при эпилепсии. Задергался всем телом, у него закатились глаза, а после упал со стула на пол. Едва успел подхватить, уложил на бок. Конвульсии продолжали сотрясать его грузное тело, дышал трудно, с хрипом. Удерживал его на боку несколько минут, пока приступ не закончился. Еще через какое-то время Исаев стал приходить в себя - открыл глаза, непонимающе стал озираться вокруг. Когда же увидел меня, его лицо перекосилось от злобы, прохрипел с натугой: - Сволочь! Это ты довел меня! Вызывай скорую, у меня может быть инсульт.
После, когда мой недоброжелатель выписался из больницы и вышел на работу, он предпринял все, чтобы выжить меня из института. Обращался к декану и ректору, даже с заявлением в милицию, обвинял в оскорблении, умышленном доведении до опасного для жизни приступа. Я отрицал, клялся и божился, что ничего подобного не совершал. Но все же ясно понимал, что, пусть и не преднамеренно, но действительно довел преподавателя до криза - в состоянии злости переборщил с ударом по нервной системе и эмоциональному центру. В конце концов меня оставили в покое - прямого доказательства моей вины у недруга не оказалось, только его слова. Но отношение преподавателей ко мне испортилось надолго, придирались по любому поводу. Правда, я старался не давать его - занимался со всей тщательностью, вовремя сдавал задания и зачеты, на экзаменах был среди лучших.