Французский перец

– Эммануэль, если ты сейчас не ответишь, то я войду!

Чувствую, как по коже бисером рассыпаются мурашки. Я вся сжимаюсь от страха. Ещё секунда, и Жильбер застукает меня в комнате сына.

– Эммануэль?!

Всё как в замедленной съемке. Ручка поворачивается, дверь распахивается, и я встречаюсь лицом к лицу с хозяином роскошных апартаментов. Лицо Жильбера вытягивается и бледнеет при виде меня в рубашке Эммануэля, накинутой на голое тело. Моё сердце обрывается и летит в бездну.

– О, простите, – выдыхает он, отводя глаза в сторону. Разворачивается и выходит, закрывая за собой дверь. Меня накрывает невидимым колпаком. Я ничего не вижу и не слышу, пол уплывает у меня из-под ног. Весь мир перед глазами вытягивается в узкую чёрную трубу. Ещё немного, и я потеряю сознание. Усилием воли привожу себя в чувства, понимая – мне надо что-то сделать. Объяснить Жильберу, что всё совсем не так, как он думает. Это лишь глупая ничего не значащая интрижка, которую я заварила по собственной дурости. Да, я хотела ему отомстить, я хотела, чтобы он страдал, но это было раньше. Раньше, не теперь! Теперь, когда я знаю правду, всё иначе. Всё по-другому. Я ужасно раскаиваюсь в том, что сделала. Надо срочно догнать Пуавра и объясниться. Он должен меня понять, он обязан. Он не может не понять меня.

Отойдя от оцепенения, подрываюсь, как ненормальная, и выскакиваю следом.

– Жильбер! Жильбер! – я совсем забываю об Эммануэле. Сейчас для меня никого не существует, кроме Жильбера.

– Жильбер! – нахожу его в столовой. Стоит, уставившись невидящим взглядом в окно. Руки в карманах. – Жильбер. Ты должен знать… Всё не так, как ты думаешь… Ты должен выслушать меня. Жильбер!

Пуавр не реагирует, будто меня вовсе нет в комнате.

– Я и Эммануэль… Это не серьёзно… Это просто, понимаешь, это случилось потому что… Я сожалею, Жильбер!

Меня захлёстывает волна отчаяния. Почему Жильбер не смотрит на меня, будто я пустое место?

– Жильбер, я всё знаю… Я… Я… – на глаза наворачиваются слёзы, дрожат росинками на ресницах. Он никогда не простит меня! От этой мысли становится жутко. – О Симон… Эммануэль рассказал мне…

Опускаю голову, судорожно всхлипываю. Горячие капли падают мне под ноги.

– Жильбер… – едва шепчу я, всё еще надеясь на чудо. Но чуда не происходит. Пуавр молчит, застыв у окна в высокомерной позе.

– А вот ты где! Я купил на завтрак круассанов, – слышу весёлый голос Эммануэля за спиной. Подходит сзади и обнимает меня за плечи, держа в руках бумажный пакет. Чмокает в щеку. – Привет, пап! Я вижу, ты уже поздоровался с Карин! Удивлён?

Я не вижу лица Эмми, но уверена, что сейчас он улыбается своей лучезарной улыбкой, а в серых глазах пляшут озорные искорки.

Жильбер разочарованно фыркает.

– Да уж, удивлён, – поворачивается и криво ухмыляется, глядя на меня. Я ловлю его взгляд и внутри всё холодеет. Отчаянно зажмуриваюсь, не желая видеть презрения на лице Жильбера.

– Теперь ты знаешь. Мы с Карин встречаемся. А ты давно приехал?

– Только что… – нервно сглатывает. Слышу, как напряжённо звучит его голос.

– Будешь завтракать с нами?

– Нет, спасибо! Завтракайте без меня. Приятного аппетита! – собирается выйти из кухни, но Эммануэль продолжает беседу, не давая ему уйти.

– Мы с Карин собираемся к маме. Хочу их познакомить.

– Ты не слишком торопишься? – Пуавр кидает на меня колючий взгляд.

– Думаю, что как раз вовремя. У нас для неё хорошие новости, – Эммануэль лезет в карман и что-то показывает отцу, отчего лицо Жильбера становится мертвенно-бледным.

– Поздравляю, – Пуавр давится словами. Я не понимаю, что происходит. Что такое? Я в недоумении таращусь на Эмми. Он хитро сощуривается, на лице дурацкая счастливая улыбка. Слишком счастливая для двадцатилетнего мальчика, который встретился с папой после месяца разлуки.

– Я обожаю тебя, – чмокает меня и крепко сжимает в объятиях. Трётся кончиком носа о мою щеку. – Я так счастлив, Карин.

Наконец я замечаю в его руке забытую на раковине тест-полоску, которую он держит поверх бумажного пакета.

– Ты не сердишься, что я рассказал отцу?

Я в ужасе гляжу на кусок лакмусовой бумаги. Мои щёки тут же вспыхивают, в голове мутится. Этого не может быть! Я беременна…

– Карин, я так счастлив. Спасибо, Карин, спасибо… – он продолжает что-то шептать мне на ухо. Но я не понимаю слов, будто разом забыла французский. Я смотрю на тест и не могу оторвать глаз. Я все еще не верю, что беременна. Так не должно было случиться. Это неправильно. Нет! Нет! Нет! Мне надо срочно поговорить с Жильбером. Надо как-то объяснить ему. Какая-то дикая, нелепая ситуация! Чувствую, что меня затягивает в трясину. Я физически ощущаю, как погружаюсь в болото, и каждая моя попытка выбраться только ухудшает и без того плачевное положение. Шальными глазами смотрю на Эммануэля. Он так счастлив, и от этого становится жутко. Боже, на сей раз я вляпалась по полной! Что мне теперь делать? От этого ребенка я не откажусь ни за что на свете! Но это неправильно. Так нельзя! Нельзя! Моя совесть отчаянно вопит, требуя расставить все точки над i. Но разум приказывает молчать, чтобы не сделать хуже. Хотя, по-моему, хуже уже некуда.

– Карин, ты слышишь меня? Карин? – голос Эммануэля выдёргивает в реальность. Таращусь, будто впервые увидела его. Прости меня, Эммануэль. Прости. – Карин, ты согласна?

– Что?

– Ах, Карин! Я всё понимаю, но думать уже не о чем… Но если тебе это нужно, то подумай. Я уже давно всё для себя решил. А он… – гладит меня по животу. Улыбается. – Ему нужны мы оба. Понимаешь, мы нужны ему. Так что ты решаешь не только за себя, но и за него, Карин.

– Решаю? Я? – кажется я пропустила что-то важное.

– Да, Карин. Ты его мать, а я – отец.

– Кто? Чей отец?

– Я – отец нашего ребенка!

Вот чёрт! От его слов мне становится дурно.

– Тебе плохо, Карин?

– Да, что-то голова закружилась, – сердце бешено клокочет, отдавая в барабанные перепонки. Эммануэль усаживает меня на стул. Наливает и протягивает мне воды. – Вот! Посиди пока тут, я мигом! Только переоденусь. Представляю, как обрадуется мама!

Да уж, обрадуется. Думаю о Симон. Мне становится невыносимо стыдно перед ней. Как я посмотрю в глаза этой женщине? Любовница мужа и невеста сына. О, я – просто чудовище! Эммануэль выходит. Остаюсь в столовой одна. Пока Эмми переодевается, мне надо найти Жильбера и поговорить с ним. Объяснить.

Встаю и иду на поиски Пуавра. Нахожу его в кабинете. Сидит за письменным столом. Вдоль стен – стеллажи с книгами. В комнате полумрак.

– Жильбер… Я хотела сказать, – неуверенно мнусь у порога. Мне стыдно смотреть Жильберу в глаза. – Хотела, чтобы ты знал…

– Ничего не надо говорить, Карин, – тяжело вздыхает. – И так всё ясно. Что тут ещё объяснять?

– Но я…

Мотает головой, он не хочет выслушать меня.

– Молчи! Просто молчи! – опускает голову. Делает паузу и снова вскидывает на меня колкий взгляд. Но вместо брезгливости в серых жемчужинах я вижу горечь и боль. Много боли. Озера боли, реки боли. – Знаю, что там, в Алжире, я повёл себя не лучшим образом, но… Пожалуйста, Карин, не разбивай ему сердце. Он мой сын.

Слёзы застревают колючкой в горле. Я закусываю губы, чтобы не разреветься.

– Хорошо, – едва справляясь с чувствами, шепчу я. Нам больше не о чем говорить. Жильбер расставил всё по своим местам. Предельно ясно и чётко. У меня нет шансов. Ни единого шанса. Все кончено.

Моё сердце разрывается от горя. Я хотела отомстить Жильберу, а в итоге сделала больно себе. Как мне теперь с этим жить? Эммануэль ждёт моего согласия. Но имею ли я право выйти за него замуж? Что из этого получится? Вот тебе и ни к чему не обязывающие отношения! Попала, как кур во щи!