Французский перец

Эммануэль заезжает за мной вечером. Ждёт возле офиса, прислонившись к своему мотоциклу. Я уже привыкла к тому, что после работы Эммануэль везёт меня ужинать в очередное маленькое уютное кафе, а потом мы долго шатаемся с ним по улицам, ходим в кино или гуляем в парке. Эммануэль заново открыл мне Париж. Оказывается, я многого не знала. Лофты – место встреч парижских неформалов. Модные художники, скульпторы, музыканты. Странные выставки современного искусства и музыкальные джем-сейшны ещё неизвестных исполнителей на парижских крышах. Это завораживает. Я даже стала выглядеть моложе. Многочисленные друзья и приятели Эммануэля нередко спрашивают, где я учусь, принимая за студентку. Странно, но мне это нравится. Мне нравится, что они считают меня своей ровесницей. Похоже, Эмми гордится мной. Показывает всем своим знакомым. Целует в губы на глазах у публики. Мне непривычно. Я считаю, что не стоит выставлять напоказ свои отношения. Но Эммануэль продолжает меня бессовестно целовать на улице, в парке, на крыльце дома. Иногда он остается ночевать у меня. Он бы ночевал каждый день, если бы я позволила. Но я устаю от постоянного присутствия Эммануэля в моём пространстве. Мне нужно отдыхать от него. И я придумываю различные предлоги, чтобы выкроить вечер-другой для себя.

Жильбер, как назло, нам не встречается. Несмотря на все мои старания. Это была моя идея, чтобы Эмми встречал меня с работы. Но две недели таких встреч ничего не дали. От Пуавра ни слуху, ни духу. Как сквозь землю провалился. Как долго мне ещё придётся пудрить мозги его сыну? Эдак мальчишка всерьез влюбится и захочет большего. Что я ему предъявлю? Что все наши отношения только ради того, чтобы насолить отцу? Я вообще не уверена, что посвящать Эммануэля в мои отношения с Жильбером – хорошая идея. Тем более сейчас. Для него это может стать настоящим ударом. Я не хочу, чтобы Эмми знал, что я спала с его отцом.

– В последнее время твоего отца не видно на работе, – кидаю как бы невзначай в очередной раз, когда мы ужинаем в маленьком кафе на углу Рю-Монзиньи.

– Он сейчас в Штатах, – доверчиво вскидывает брови. – Ты не знала?

– Нет, Жильбер не докладывает мне, куда едет.

– Они вместе с Шарлем пытаются найти выход на штатовский рынок. Хотят выкупить акции одной крупной торговой компании, переживающей не лучшие времена. Не знаю, что у них получится, но Пьер очень надеется на эту сделку.

– Вот как, – закусываю губы. Я совсем забыла, ведь Драка говорил мне про Шарля.

– И давно он в Штатах?

– Кажется недели две или три. Честно говоря, я его сам давно не видел. В последнее время он старается уехать из Парижа, – при этих словах Эммануэль мрачнеет. Его плечи опускаются, уголки рта ползут вниз. Между бровей появляется складка. Он тяжело вздыхает.

– Всё в порядке? – меня тревожит резкая перемена настроения Эммануэля. Он погружен в свои мысли и, кажется, не слышит меня. – Эмми, все хорошо?

Он нервно сглатывает и сжимает челюсти так, что по лицу ходят желваки. Мне не нравится, как выглядит Эммануэль. Он молчит. Смотрю на него и понимаю – всё серьезно. Стоит ли сейчас выпытывать у него, что случилось? Если захочет, расскажет всё сам. А если не расскажет, то мне придется долго мучиться в неведении. После продолжительной паузы и пары вздохов Эммануэль всё-таки решается.

– Это из-за мамы, – я вижу, как нелегко даются ему слова. – После обострения ей стало хуже.

– Твоя мама больна? – в груди неприятно холодеет от плохих предчувствий.

– Да.

– И что? Ей никак нельзя помочь?

– Нет, – он горестно ухмыляется. В глазах дрожат росинки. – Но ты не думай об этом. Я стараюсь не думать, и ты не думай.

– Но почему? Что с ней?

– Она умирает. Медленно умирает, – силится улыбаться, но я вижу, как он часто моргает, пытаясь избавиться от постыдной сырости. Вздыхает. Тяжело и страшно. – Мы уже давно готовы ко всему, но…, но когда в очередной раз ей становится хуже… это… – судорожно втягивает носом воздух, – это как узнать заново… И знаешь, что самое поганое – ничего нельзя сделать. Можно только смотреть, как она угасает… И знать… Что ты ничем не можешь помочь… Ничем, понимаешь? Ничем…

– Как же так?! – мое сердце сжимается от боли. Симон, которую я считала своей соперницей, которую тихо ненавидела за то, что её муж принадлежит не мне, оказалась смертельно больной женщиной. – У вашей семьи столько денег! Разве же вы не можете что-то сделать, чтобы спасти её?!

Я негодую, я возмущена! Почему Жильбер, вместо того, чтобы сидеть у постели жены, сбегает в Америку, лишь бы не видеть её страданий? Почему он развлекается со мной в то время, как она одна борется с болезнью, изо всех сил цепляясь за жизнь?! Почему он не с ней? Почему он бросил её умирать одну?! Подлец! Какой подлец! Мне становится ужасно обидно за Симон. Мне жаль её. Обманутая, одинокая, несчастная Симон. Из глаз невольно выкатываются слёзы.

– Ты расстроилась? – Эммануэль улыбается грустной улыбкой. – Не надо, Карин. Не плачь. Ей не помогут никакие деньги. Это рассеянный склероз… Самое ужасное, что могло случиться, случилось много лет тому назад, и теперь мы можем только надеяться, что она проживёт еще хотя бы год, полгода, месяц.

– Как склероз? – я мотаю головой. Я не знаю, что сказать. От склероза умирают? Я ровным счётом ничего не понимаю. – Разве это так серьёзно?

– Ты не знаешь, – тоскливо ухмыляется. – И слава богу… – часто моргает. – Когда всё началось, мы даже ничего не заметили. Она просто стала хуже видеть и уставала. Её руки и ноги слабели с каждым днём. Долгое время врачи не могли понять причину, а потом… А потом поставили страшный диагноз… Рассеянный склероз, Карин, это когда дорогой тебе человек на глазах медленно превращается в растение. Он всё хуже двигается, речь становится невнятной, его мозг не спеша умирает. Еще недавно мама ездила в коляске, а теперь… теперь… теперь она лежит… её тело забывает, что значит жить. Однажды она забудет, как дышать и тогда… тогда…

Я не могу сдерживать потока, льющегося из моих глаз. Мне ужасно больно. Больно за Симон, больно за Эммануэля, больно за Пьера, больно за Жильбера. Я начинаю понимать, почему Пуавр не хотел отношений со мной. Понимаю, почему его интересовал только секс без обязательств. Он действительно любит Симон. Жить с живым трупом некогда любимого человека – это невыносимо. Видеть каждый день, как по крупице умирает то, что так бесконечно дорого и незаменимо. Смотреть в неживые глаза и понимать, что у тебя не осталось больше ничего. Только искорёженная болезнью оболочка, в которой едва теплится жизнь. Призрак того, кого ты любил больше жизни. Молчаливый упрёк твоему благополучию.

– Зачем, Карин… Не надо… – почти шепчет Эммануэль. Опускает голову и украдкой смахивает с щеки слезинку. Бедный, несчастный мальчик. Мне хочется пожалеть Эммануэля. Согреть его, дать почувствовать, что я рядом, что он не один. Я не брошу его одного.

– Где сейчас твоя мама? Дома? – мне хочется увидеть Симон, хочется посочувствовать ей, хочется поддержать Эммануэля в такое непростое для него время.

– Нет, она в клинике. За ней нужен уход, аппаратура и врачи. Она больше не могла оставаться дома с сиделкой, и отец решил отправить её в клинику. Это лучшая клиника в Париже. Там очень хорошо… Но…

– Ты скучаешь по ней?

– Да, – его кадык нервно дёргается, Эммануэль смотрит на меня полными горечи глазами. В эту минуту я вижу перед собой маленького напуганного ребенка, который очень сильно переживает за свою мать. И во мне просыпаются неизвестные до селе чувства. Понимаю, что в эту минуту люблю Эммануэля. Какой-то странной, материнской любовью.

Я обнимаю его и глажу по волосам. Он утыкается в мой джемпер и судорожно вздыхает.