Страница 66 из 106
– Как тут не пужаться – одна голова на плечах, да и та на ниточке, – отвечали ему. Впрочем, особого страха ни у кого не было: солдаты понимали, что война для них кончилась.
– Германия – страна культурная, немцы любят закон да порядок, – заявил кто-то поучительным тоном.
Все без исключения люди были голодны, и когда они проходили мимо крестьянских домов, то некоторые по старой привычке стали заворачивать в них. Немцы завизжали:
– Zurück!![50]
Но пленные не обратили на их крики ни малейшего внимания. Тогда конвоиры пустили в ход приклады и вышибли зубы у нескольких нарушителей строя.
Это очень удивило наших солдат. Для них выйти во время движения колонны из рядов, заглянуть в избу, натрясти яблок было само собой разумеющимся.
– Вот тебе и культурная Германия! – ворчал кто-то из ушибленных прикладом.
Колонну, беспрестанно пополняемую и достигшую уже двухсот-трёхсот человек, гнали без остановки вперёд. Среди пленных попадались раненые. Обессилев от быстрой ходьбы, они шатались и, бывало, падали на дороге. Степан, шедший в хвосте колонны, замечал, что время от времени один из задних конвойных отставал; затем гремел выстрел, и конвойный возвращался на своё место, не глядя никому в глаза.
Наконец, далеко за полночь, они прибыли в какой-то городок. Их остановили на площади у собора, где уже было много пленных. Посреди стальным светом горел высокий, яркий фонарь. Все улицы были перекрыты караулами, а ворота домов заперты. Пленным оставалось ночевать прямо на булыжниках, под открытым небом. По рядам пробежал слух, что будут кормить. Многие встрепенулись и стали ждать кухню. Действительно, сначала чуткие носы уловили берёзовый дымок, а за ним подъехала и сама полевая кухня, но кормить она стала не пленных, а их конвоиров. Потом через пленного русского офицера был передан приказ раненым собраться у входа в собор. Раненые сначала обрадовались, но в последнюю минуту некоторые передумали и остались.
– Видал я, каким лекарством они нас пользуют: один выстрел – и всё… – говорил срывающимся голосом молодой солдатик с забинтованной головой.
– Да и я подожду, авось оно само заживёт, как на собаке, – отозвался солдат, который сам делал себе перевязку бедра. – Слава Богу, кость не задета…
– Харчей бы найти, хоть кусочек хлеба, – жаловался кто-то в темноте.
– Иди попроси у них, они дадут, – отозвался чей-то презрительный голос.
– Дать-то дадут, – согласился голодный, – но скорее прикладом по башке!
– Пулемётчик - мой товарищ в избу хотел забежать – хлебушка попросить, а германец как зачал на него гавкать по-своему. Ему бы назад в строй встать, а он пальцем себе в рот тычет: «Голодный, мол». Тут германец как врежет ему штыком, так тот сквозь шею прошёл, кровища хлынула. Упал товарищ мой, так и остался лежать, а нас погнали дальше… – рассказывал кто-то.
Сидевший рядом капитан рассказывал всем по десятому разу, как у него помимо пуговиц и погон отняли новенькую папаху. При воспоминании о папахе капитан всякий раз горестно вздыхал. Но ограбивший его немец оказался человеком совестливым: он не захотел оставить бывшего владельца головного убора без ничего и нахлобучил ему на голову фуражку, сорванную с головы ближайшего русского солдата. Капитан в который раз примеривал громадную, как колесо, фуражку. Она скрывала его глаза и налезала на нос.
Степан незаметно для себя уснул, прижавшись к товарищам. Наутро он проснулся от холода. Проглядывало солнце. Около дома с германским флагом шагал взад-вперёд задумчивый майор. Он не обращал на пленных, лежавших повсюду вповалку, никакого внимания.
– Не любо ему, видать, на войну идти, – злорадно произнёс кто-то рядом со Степаном.
Тут же среди пленных бегал с растерянным видом немецкий солдат. Накануне во время пути почти все конвоиры сняли с себя ранцы и повесили их на спины пленным. По прибытии на место оказалось, что одного ранца не хватает. И теперь он метался среди пленных, всматриваясь в лица. Он хватался то за одного пленного, то за другого, всматривался и бежал к следующему. Пленные поняли, в чём дело, и усмехались.
– За утерю имущества под трибунал пойдёт, – рассудил Степан.
– Я так кумекаю, бросил наш-то евонный ранец, – догадался невысокий, худой солдат, – тоже радости-то мало его переть. Пуда два с половиной в нём. Как мой немец навьючил эту штуку на меня, так я думал – в землю врасту, даже зашатался с непривычки, пока не разошёлся. Спасибо, что хоть накормил за это.
– Тяжесть они тащут на горбу агромадную, – согласился солдатик с забинтованной головой, – наш не сдюжит столько. Гляди-кась, винтовка, отдельно штык с чехлом, два патронташа полные, сумка с патронами, фляга с водой да ещё этот ранец ихний. У нас-то всяко вещей поменьше было.
– Вот лично я на их месте всё побросал бы, да и ходил налегке, – сказал какой-то солдат, похожий на фабричного.