Страница 21 из 106
Солнце село незаметно. Уже в темноте подъехала кухня. Зазвенели котелки и разнёсся запах борща и ржаного хлеба. Когда люди поужинали, пошли неспешные разговоры.
– … моя–то Марь–Иванна тут в избу и вошла. Глядит – в печи лежит сноха, совсем нагая. Лежит себе и поёт. Косточки греет. И угораздило мою-то войти в ту самую минуту, когда я сноху из печи вытаскивал.
– А как ты её тащил: за ноги или за голову?
– Да как лежала, так и тащил…
– Ну? а твоя-то что?
– Ну, а моя-то Марь-Иванна ничего мне про то не сказала, при снохе-то. А как сноха оделась и ушла, тут я и получил сковородником в лоб. Во шишак, вишь? До сих пор болит. А главное, не пойму, за что пострадал?
Тут же рослый казак, со свежей ссадиной на носу, рассказывал, как его царапнула пуля:
– Надысь поскакали мы, значит, дозорными. Мне приспичило первым, разъезд, значит, за мной. Въехали мы в фольварк[13]. Я впереди всех. Вижу у мельницы кучку, значит, жителей. Гутарят о чём-то. Подъезжаю к ним рысью, спрашиваю знаками: где тут ваши драгуны, хвитина им в дыхло? И тут за мной бабах – выстрел. Все жители врассыпную. Оборачиваюсь, значит, и вижу: на той дороге нема моего разъезда. А на том самом месте, откель ни возьмись, конные и пешие в немецких шинелях. Стоят и поглядывают на меня, изумляются, значит. И ружья свои на меня наводят. До них саженей кубыть пятнадцать, не боле. Что делать, думаю? Спужался я. Дорога-то к разъезду отрезана. Я и поскакал прямо на немцев.
– То-то же, вперёд не забегай, а от своих не отставай, – комментировали солдаты, стоявшие вокруг.
– Ну, Емеля, понёс без колёс. Брешет он всё, балабон, – ухмылялся один из солдат действительной службы, с острым длинным носом, считавший себя опытнее других.
– Я сроду не брешу! – защищался казак. – Дюже мне надо…
– Как же ты ускакал-то от них?
Последние слова с восхищением произнёс сидевший рядом вольноопределяющийся – широкоплечий солдат в золотых очках, с широким лбом и русыми бакенбардами. Это был Осипов.
– Да придавил коня и ушёл намётом, – небрежно бросил казак.
Потом со вздохом добавил:
– Дюже близко смертушка моя была. Как перемётная сума за спиной висела. По мне палили вдогон. Конь спотыкался о комья, пули свистали промеж ушей.
– Пгомеж твоих ушей? – усмехнулся рыжий веснушчатый солдат-пехотинец с наглыми глазами. Он смешно картавил, совсем не выговаривая букву «р».
– Не моих – лошадиных, пустобрех! – нахмурился казак. – Вишь, кожа висит на носу? Это мне пулей полохнуло.
– Думаешь, тебя к «Егогию» пгедставят за оцагапанный нос? – не унимался рыжий.
Казак только отмахнулся.
– Скажи, а ты тоже стрелял? И убил кого-нибудь? – спросил Степан. Он был озабочен какой-то мыслью.
– Не знаю. Почто зря гутарить? Может и убил. Как зараз вижу ту рожу, что в меня целила. Низенький такой, седенький, присел трошки и прямо в меня из ливорверта вот так сделал (казак показал, как именно стреляли в него из револьвера).
– И ведь тебя самого могли убить без покаяния. И за что люди друг друга убивают? – в такт своим мыслям вздохнул Степан.
– За то и убивают, что война,– сердито встрял рыжий.
– Понятно, что на войне убивают. А вообще из-за чего она началась? – спросил Осипов.
– Ты, мил человек, притворяешься дурнем или впрямь такой? – укоризненно спросил длинноносый солдат. – Полковой командир ясно сказал: какой-то там эрц–герц–перц убит. Вот. Ну и австрияки захотели обидеть сербов. У нас в полку каждая собака и то знает.
– А кто такие сербы? – прищурившись, допытывался Осипов.
– Сегбы – это ж такие люди, что уж если их кто захочет обидеть, тот пожалеет, – не растерялся рыжий.
– А они какой веры? нашей православной? – поинтересовался Осипов.
– Они этой самой… своей собственной, – отвечал рыжий, не моргнув глазом.
– Так за что война-то идёт? – не унимался Осипов.
– Да что ты заладил всё одно? – рассердился рыжий. – Госудагю импегатогу так захотелось. А мы его вегные габы, куда он – туда и мы.
– Нет, друг мой, ты не прав: рабство отменили. Мы все теперь вольные люди. – возразил Осипов. – Меня, к примеру, никто не гнал на войну, я сам пошёл. Не мог дома усидеть, потому что немец давно хотел подчинить себе другие народы, а теперь вот и на Россию полез. Надо шельму наказать, как думаете?