Страница 2 из 106
– Подтверждаю показание дворника, – торопливо вставил городовой.
Упрямые глаза девицы заблестели. Она отвернулась, чтобы никто не видел её слёз.
– Не плачьте, барышня, – утешительно произнёс стоявший за спиной Риммы парень огромного роста, широкоплечий, рыжеватый и кудрявый. – Вы не воровка, я всё видел.
Римма с благодарностью взглянула на него.
– А ты зачем здесь, Меркулов? – удивился пристав. – Опять на кулаках бился? Тебе же сам губернатор запретил.
– Это правда, – усмехнулся парень. – Сударыня, извольте взглянуть сюда – у меня на каждую руку положено клеймо.
Парень хвастливо засучил рукав, и девушка сквозь слёзы рассмотрела на огромном бицепсе слова: «Запрещается участвовать в кулачных боях».
– Это наш силач Меркулов, – пояснил девушке пристав. – Мы следим, чтобы он не участвовал в драках, а то от него жертв много бывает. Но он хитрый, дьявол. Один раз мы не уследили, его привезли на драку спрятанным в бочке. Он как вылези из той бочки, да как давай месить всех направо и налево. Всех бы укокошил, кабы не приехала пожарная команда и не полила его водой.
– Люблю я кулачки почесать. Но сегодня я дрался за правое дело, ваше благородие, – похвалился Меркулов. – Вот барышню защитил от пьяного лоботряса.
– Твоя барышня – воровка, она крендель украла, – развил свою мысль дворник.
– Чо вруны врёшь? – возмутился Меркулов. – Ща как дам разок в бороду…
– Значит, Меркулов, ты всё видел? – спросил пристав. – Ну что ж, выкладывай по порядку.
И Меркулов рассказал всё, как было. Он в полдень пошёл на ярмарку купить новые набойки и зубила – разве кузнецу можно без новых зубил?
В торговых рядах царило предпраздничное оживление – завтра ведь Святая Троица. Торговки весело перекрикивали друг друга.
– Л–лап–ш–ша–лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка–картинка, подходи – не скупись! Эй, кавалер, иди, на полтину языка отрежу! — хрипела одна баба с конопатым лицом.
– Печёнка–селезёнка разбираем! – кричала другая.
– Цыбуля, цыбуля, панове! – вопила третья.
Тут же копошились нищие. Среди них выделялся один – здоровенный, опухший от пьянства детина с косматой бородой, что выдавал себя за монаха Киево–Печёрской лавры. Он басил трубным голосом:
– Подходите к божьему страннику за спасением грешной души!
Каждой доверчивой барыне, просившей у него благословения, он предлагал со скидкой щепочку от гроба Господня, кусочек лестницы, которую праотец Иаков во сне видел, или упавшую с неба спицу от колесницы Ильи–пророка – на выбор.
Старая цыганка держала на грязных руках надрывавшегося от крика грудного младенца, очевидно, взятого напрокат, и причитала прокуренным голосом:
– Люди добрыи! Падайти беднай матири нищаснава сираты!
Артель мужиков бойко стучала молотками – они собирали карусель, настоящую ярмарочную карусель с разноцветными деревянными лошадками, ездящими по кругу. Лошадки были хороши – с тоненькими кожаными уздечками, куделью вместо грив, маленькими железными подковками на ножках.
Именно тут Меркулов и приметил барышню, назвавшую себя Риммой. Она с интересом разглядывала деревянную лошадку. Многие посетители тоже подходили посмотреть и на лошадок, и на работу артели. Рабочим нравилось, что на них смотрят. Один из них громко затянул тенорком: «Эй, дубинушка, ухнем, эй, зелёная, подёрнем!» Народ валом валил послушать. Чем больше собиралось народу, тем оживлённее становились рабочие. Они, как артисты, любили публику. Запевала, высмотрев в первом ряду барыню–щеголиху, с озорным видом запел фальцетом:
«У барыни платье длинно,
Из-под платья срамно место видно…»
Толпа угорала от смеха. Громче всех смеялся усатый мужчина, с виду чиновник или банковский служащий, в цилиндре, костюмчике и белоснежной сорочке.
Запевала запел, обращаясь к чиновнику:
«Франт – рубаха, белый цвет,
А порткам, знать, смены нет!»
Публика заржала ещё громче, людей прибывало с каждой минутой. Артель утомилась, но пузатый хозяин карусели, стоявший рядом, потребовал:
– Старайся, робя, наддай ещё!
Запевала встряхнулся и выдал:
«На дворе собака брешет, а хозяин пузо чешет».