Страница 148 из 158
Думать не хотелось – не под тихие песнопения дýхов реки – но в голове всё равно проскальзывали порой незваные и зачастую неприятные мысли. Мне хотелось бояться, испытывать боль и ужас, чувствовать себя героем фантастического рассказа, без вмешательства которого древнее зло не остановит свой кровавый карнавал…Это было бы интересно. Это было бы захватывающе. Но на самом деле… где-то в глубине души…
Я понимал, что готов залезть под одеяло и сидеть там до тех пор, пока всё не успокоится, в тепле и спокойствии, наплевав на всё и всех. А герои… Нет, герои так не поступают. Как бы страшно им ни было.
Тянуло заплакать. Просто заплакать и сдаться, попросить друзей выйти из-за деревьев и признаться, что дурной розыгрыш закончился. Потому что иначе – стоило только допустить в голову хоть одну лишнюю мысль – становилось слишком страшно, до дрожи в коленях и стука кузнечных молотов в ушах…
Но я всё равно ехал вперёд. Как заводной автомат для кручения педалей, как пародия на человека, возомнившего себя великим детективом. Как тот самый герой из рассказов-страшилок, что неизменно попадал в большие неприятности из-за своего больного любопытства.
Вскоре впереди показался неширокий брод, и я вздохнул с облегчением – половина пути до дома Хины осталась позади. Немного дальше можно было найти старый каменный мост, но им давно уже никто не пользовался, даже сама Хина. А здесь уже можно было оставить велосипед и идти дальше пешком до самого храма, полностью забив голову нахождением пути.
Не боясь промочить ноги, я спрыгнул с велосипеда прямо в реку и миновал брод прямо по воде, оставив без внимания выложенную ещё родителями Хины дорожку из широких и плоских камней. Наверное, так я выглядел увереннее в собственных глазах. Целеустремлённо и дерзко, безбоязненно даже. Что ж, каждый имеет право на лёгкий самообман, пусть даже самый нелепый.
Лес на другом берегу реки встретил меня надменным молчанием. Даже птицы, что секунду назад надрывали глотки в глубоких чащах, вдруг разом притихли. Но не все. Хлюпанья моих ботинок не испугалось только вороньё – и странно, что я не услышал нервозного карканья раньше – тут от него, казалось, просто негде было спастись. И, похоже, обитатели древесных крон испугались вовсе не меня, нет… Тут творилось что-то другое.
Что-то, с чем мне совершенно не хотелось сталкиваться.
С трудом переступая по неровной почве – ботинки намокли и заметно прибавили в весе – я несмело добрёл до первого ориентира на пути к храму. Высокий клён, разбросавший по сторонам лапы ветвей, стоял в самом центре небольшой полянки, окружённый со всех сторон безразличным на первый взгляд лесом. От него во все стороны расходились белоснежные лучи из толстых витых верёвок, расположенные на разной высоте и быстро теряющиеся среди деревьев. В этой странной конструкции не было ни религиозного смысла, ни малейшей эстетической ценности. Просто в один прекрасный день семья Ханаи устроила себе большой компас – или карту, или чем ещё можно было назвать столь дикий указатель – чтобы срезать дорогу до храма и не плестись лишний километр до моста и утоптанной тропинки.
Восстановив в памяти указания Хины, я подошёл к самому низкому из канатов, дотронулся до коры дерева и двинулся вокруг него против часовой стрелки, перешагивая через все встречающиеся верёвки, пока не наткнулся на ту, что начиналась на уровне моего живота. Отсюда нужно было идти направо, по направлению белоснежного каната, увешанного бумажными «косичками» – бутафорской защитой от злобных сущностей, призванной скорее обмануть людей, чем отпугнуть кровожадных призраков…
Всякий раз, оказываясь здесь, я не уставал поражаться степени сумасшествия семьи Ханаи. Родителей девушки я толком не знал – слышал только, что они погибли в страшной аварии – но зато повидал достаточно того, что они после себя оставили.
В том числе – Хину собственной персоной.
Я, не сдержавшись, скривился.
Канат, тем временем, привёл меня к другому дереву, чуть тоньше прежнего, но с той же фанатичной преданностью разбрасывающему по сторонам очередной десяток «ритуальных» нитей. Сухие и неровные, словно бы застывшие в агонии корни не позволяли приблизиться даже на расстояние вытянутой руки – но в этом уже не было необходимости. Отсюда правила игры менялись, и верёвки теряли свою важность. Теперь следовало присмотреться к насечкам на старом стволе, разгадать по хаотично разбросанным порезам нужное направление и двигаться к следующей подсказке, не менее странной, чем предыдущие.
Наверное, Хина знала здесь каждый камень, каждую ветку – и умудрялась, проходя заветным маршрутом чуть ли не каждый день, не оставить после себя исхоженной тропы. Я так и видел её образ, скользящий меж деревьев ярко-оранжевой лисицей, минующий по памяти все нужные повороты и легко проходящий там, где я, казалось, мог запросто переломать ноги.
Конечно же… Она была хороша в спорте. И по учёбе оставляла меня далеко позади. А я был и оставался всего лишь посредственностью, обычным мальчишкой без особых талантов и особенностей, которому всего-то пару раз повезло подняться над унылой серостью собственного существования.
Незнакомая, пришедшая из дремучих глубин подсознания, эта мысль, этот порыв неконтролируемой зависти, внезапно рассердил меня. Подтолкнул вперёд, вдохнув в уставшие ноги новую силу. Я начал презирать Хину тем странным презрением, которое может позволить себе насекомое по отношению к человеку, и, питаясь этим странным топливом зависти, всё быстрее двигался к ней домой. Чтобы убедиться, что с девушкой всё в порядке. Что она жива и здорова. Пусть даже на короткий миг сам пожелал ей смерти.