Антилонеллизм (anti-lonely)

 — Она правда была дочкой директора труппы?

 — Слава Богу — нет. Иначе бы наш цирк развалился, — рассмеялся Тремоло. — Ну что вы загрустили? Это было очень, очень давно. Более полувека назад.

 — А как вы очутились при дворе? — после недолгого молчания спросила Луиза.

 — Двор короля, отца нынешнего, гостил в Венеции, и моя труппа выступала там же. Нам выпала большая честь быть приглашенными во дворец Дожей. Там тоже чудесный вид из окна. На Большой канал, как здесь на Сену. Но там набережная подступает прямо к крыльцу. Это его единственное преимущество. Королю, к сожалению, очень понравилась наша работа и он пожелал иметь сувенир из Венеции — меня. Честно говоря, можно было скрыться, но у нас были такие долги, а та сумма как раз выручала труппу. И я согласился... Надо было всё-таки сбежать. — Он вздохнул с сожалением. Потом махнул рукой: — Теперь-то что говорить. Здесь тоже ничего, интересно. И ездит двор часто, только недалеко.

 — И вам здесь не скучно? — спросила она, забыв, что еще утром подобная мысль показалась бы ей кощунственной.

Тремоло покачал головой, не утверждая ни "да", ни "нет".

 — Философу, да еще на склоне лет нигде не скучно. Какая разница, где умереть? В сущности всё равно. Но вы поедете домой завтра, и я вам завидую. Вернуться бы в Италию. Там в маленьких городах такие узкие улочки, и крыши смыкаются так, что видна только яркая полоска неба. И голуби... По всем площадям ходят голуби. Здесь — почти такие же, но небо... Другое. Только осенью оно такое же синее. Но тогда желтые листья мешают думать, будто я дома. Самое лучшее в этом городе — это река. Там никогда не скучно. И Бастилия тоже ничего (он кивнул на окно), впечатляет. Но если бы вы не появились сегодня, и Ритта не удостоила нас визитом, то пришлось бы целую ночь мечтать одному. В город не выйти, я последнее время не выхожу в дождь. Боюсь простудиться.

Вот так и приходит старость со страхом за своё здоровье, с бессонницей, с мыслями о том, что пережил уже всех, кого только можно. Никого не осталось. Все уходят и не только ровесники. Одинокая спокойная старость — хуже не придумаешь. Когда просто глазами видишь, как проходит мимо новая жизнь, чья-то чужая. Были бы дети, внуки, тогда ладно, а у меня только кошка. Да и то не совсем моя. Просто приходит. А утром уйдет. И вы также уйдете, Луиза. Худшее наказание человеку — память. Истинное это мучение — груз воспоминаний. И единственное богатство.

У тебя, девочка, останется память об этой ночи. И что бы потом ни было, отнять его не сможет никто. Уже светает, пора идти. Всего хорошего, дитя мое.

*****

Он стоял у окна и смотрел, как Луиза, словно маленькая золушка, сбегает по ступенькам дворца. На площади она остановилась и наугад помахала рукой верхним окнам. Со стороны казалось, будто она прощается со спящим Лувром, но на самом деле этот жест был адресован ему, стоящему под окном маленькой комнатки, на скамейке, потому что иначе он не мог выглянуть далеко на площадь, а доставал только до края подоконника.

Карета выехала за пределы дворца и исчезла в утреннем тумане на набережной Сены.

Спрыгнув со скамеечки, Тремоло развел руками:

 — Она не хочет, чтоб ее однажды достали из ящика. Ясно, кто согласится быть только марионеткой. Но можно подумать, мне легко уследить за всеми их ниточками!

Ладно... Вставай, Кокоритта! Будем завтракать.

*****

Продолжение: Оптичках и рыбках,

где мы снова встретим знакомые лица... вернее, пятнистые мордочки))