Страница 33 из 121
— Вот чего вы на Дорхе взъелись.
— Кстати, о Дорхе, — насупился ворон. — Что у тебя с ним?
— Ничего... Учусь я у него.
— Ты меня послушай, Даня, — вздохнув, произнес ворон. — Эти гады обаять и глыбу ледяную могут. Геройствовать ради дамы, легко и без труда. Говорить красиво — это у них как дышать выходит. Только во всем этом процессе есть одно "но". Мерзкое такое "но" — их любовь недолговечна. Поиграют, надоест — и пойдут искать дальше забавы. Моя Рассвета не одна такая была. Знаешь, сколько полукровок в пограничных селах? Девки на слова падкие, уши развесят, а потом макушку чешут, а пузо-то растет.
— Мастер, а вы это к чему все говорите? — насторожено уточнила я.
— К тому, что эта тварь змееглазая возле нашей лавки без конца отирается, — сварливо сообщила птица. — То это ему надо, то другое. То у Болота чего спросить, то настой какой купить. Чтоб он ему поперек горла стал!
— Не выдумывайте, — поставив чашку на тумбочку, отмахнулась я.
— А я не выдумываю. Я вижу. У меня глаз наметанный, так что эти все повадки я уже знаю. Это Болот у нас в лаборатории сидит, дальше носа не видит. Ты мне не это!
— Что? — с улыбкой уточнила я.
— Ты же не дура.
— Я даже умная.
— Но молодая и наивная.
— Наивности и в помине нет, — я решительно мотнула головой и добавила: — А Дорхе? Нужен он мне, как баян дрозду.
— Вот и умница, — успокоился ворон. — А мы чего не спим?
— У вас ночь откровений, мастер.
— Отставить. Давай на бочок и спать. А то меня Ольха точно в щи сунет за то, что я тебе спать не даю.
— А вы?
— А я звезды посчитаю.
— Только не в слух.
Ворон снисходительно кивнул и развернулся к окну. Черное небо раскинулось над Нуиром, вглядываясь в его извилистые улочки блестящими искорками звезд. Тишина, покой... ими дышал воздух, о них пел сверчок за стенкой, о них шелестела яблоня под окном. Только тревожно было на душе, гадко от всего пережитого. И еще больше от того, что все произошедшие смерти связаны, а причина до сих пор не известна.
К утру по городу ходили слухи один другого страшнее и невероятнее, так что народу, праздно шатающегося по городу, поубавилось. Студенты шарахались от каждой тени и сбивались в стайки. Преподаватели, по возможности, кроме дороги до академии и домой, других маршрутов не использовали. Город погрузился в тихую панику, грозящую перерасти в массовую истерию.