Страница 25 из 142
А может она все придумала?! Может, сыграла очередную роль в задуманной, чужой игре. Ведь жизнь не стала своей, — только подобие и все.
Что если и правда послать подальше эту бестолковую эгоистичную мечту о рождении ребенка? Ведь стольким вокруг можно подарить свое тепло, — живое, настоящее, способное вернуть жизнь и здоровье просто так, не прячась за хрустом лекарств или купюры.
Но едва надежда заискрилась, как разум погасил ее. Не будет этого. Никогда не будет. Все обман. Она хотела бы видеть, как растут ее дети. Всегда. Как ласковые макушки обрастают жесткими волосами, мальчишки начинают бриться, девчонки — красить губы; как они гуляют, влюбляются, жмут друг другу руки, молча клянясь в любви; как потом появляются дети, внуки и жизнь стремительно несется вперед. Но... Едва Анна начинала надеяться, оживал горький опыт разлуки: через пятнадцать-двадцать лет она должна будет исчезнуть.
И никогда не сможет увидеть родных лиц, что постепенно покрываются морщинами, волос, тронутых сединой, и задумчивых, выцветающих глаз, в которых на пороге конца отразится тоскливая грусть прожитого.
Анна заплакала. То, что временами казалось идеальным даром, способным спасать почти самых безнадежных, обернулось проклятием и несчастьем. Вампирше нельзя ни привязаться, ни поверить, ни сыграть в любовь.
Она свернулась калачиком и уснула на коврике посреди комнаты, как собаченка, выброшенная на обочину и не нашедшая приюта.
***
— Ты уже боишься? — щелкнул замок наручника. Элис сделала шаг назад, чтобы полнее насладиться страхом жертвы.
Мужчина боялся. И, глядя в его глаза, не нужно было быть вампиром, чтобы это понимать. Она улыбнулась и духи, сдерживавшие его панику, скользнули к ней. Жертва едва не забилась в истерике, когда настоящее сознание восприняло то, что было вокруг.
Изолированная комната, из которой не просачивались даже самые громкие звуки, полнилась стеллажами с инструментами и приспособлениями. О назначении многих из них — резиновых длинных штук и, вероятно, медицинских приспособлений — можно было лишь догадываться. Но куда применять острые предметы с блестящими лезвиями и резными рукоятями угадывалось безошибочно.
Он был гол и прикован к Андреевскому кресту. Элис позабавило, как нелепо у него во рту торчит круглый кляп, как подрагивают конечности и скукоживается член.
"Ничего, малыш. Скоро ты встанешь так, что запомнишь это навсегда", — с удовольствием подумала вампирша.
— Ты уже готова, ненасытная моя, — Марон, как всегда приблизился почти неслышно. Элис на секунду скривилась, — призрачные сволочи не предупредили, значит, получат по заслугам. Потом.
Хозяин уже разделся, крепко прижал свою горячую партнершу к голому телу, и заскользил по ее шее губами и языком.
— Дааа, — простонала она, запрокидывая голову и не спуская глаз с замершей жертвы.
"Неужели опять ошиблась и без посторонней помощи у него не встанет?" — досадливо думала она. В который раз надеялась найти извращенца, которого бы заводили страшные игрушки и извращенный секс, но, видно, опять провал. "А если заглотнуть, он изменится в лице?"
Женщина отдалась ласкам своего мужчины, игриво избавлявшего ее от одежды. Потом, улыбнувшись жертве, она опустилась на колени, обхватила член вампира губами и быстро втянула в рот. Глаза жертвы расширились в немом удивлении.
"Да-да! О таком ты мог только мечтать!" — игриво подумала развратница и повторила снова. Потом еще, и еще, пока Марон не возбудился настолько, что ей передалось его желание. Она поднялась, изогнулась, как кошка перед прыжком, и вампир жадно взял ее, — быстро и резко, как ей нравилось, как она привыкла, а потом просила еще. Казалось, в процессе возбуждение Элис только росло, а разрядка приходила только тогда, когда горло орошала кровь жертвы.
Почему-то сегодня Марону казалось, что жертвы не будет.
Он дернул ее на себя еще несколько раз и кончил. Как и другие вампирши, Элис часто не беременела, поэтому не стоило беспокоиться.
Вампир тяжело дышал, а она уже подползала к прикованному и оцепеневшему незнакомцу, несмотря на страх, явно желавшему такого же секса. Минет Элли делала умело: глотала, работала языком. Марон сам ее учил, так что сомнений в мастерстве не было. Как и зависти. Эта распутница принадлежит только ему, а то, что сейчас ублажает другого, — разнообразие сексуальной жизни. Разве там есть что-то, помимо короткого влечения?
Верховный выдержал паузу, негромко свистнул и рабыня покорно бросила сосать другого и подползла к нему, стала ластиться, изображая дрессированную собаченку. Элис нравилось играть обожание и покорность, — жестковат был огонек внутри, который она постоянно контролировала, а игра помогала потом изображать нужные эмоции и держать его на коротком поводке.