Страница 12 из 142
— Ангел мой, — холодный шепот Вампира тянул Анну назад. Показалось, что его пальцы легко подрагивают, больно стискивают запястье и становятся холодными. Стальными. Как кованные оковы
— Что это? — чуть слышно прошептала она. Зрение еще не вернулось, перед глазами плыли круги и тени, силуэты чьих-то воспоминаний.
Анна почувствовала, как подгибаются ноги. Кажется, Вампир усадил ее и нажал пальцам на особенно чувствительные виски. Вампирша застонала.
— Видения, — ответил Маркус.
Запястья стали неметь от чужих ощущений. Если бы сам всего не видел, то Вампир подумал бы, что Анну атаковали чужие души. Но душ не было. Были только они вдвоем. И ее страх, особенно живой, когда руки Верховного касались ее кожи.
— Но видения твои, и я не знаю, то ли это воспоминания новых душ, то ли обрывки будущего. Часто с тобой такое?
— Первый раз.
Соврала. А чего он ждал? Это не грозит ей смертью. Маркус нахмурился:
— Я больше не разрешаю тебе быть одной, — глухо сказал он. — Марина приедет к вечеру. Не хочешь Антона, пусть наблюдает она. А сам подумаю, как быть дальше.
***
#Их дом на пересечении миров похож на сплетение туманов и болотных испарений. Серая аура с крапинами гнилистой зелени, каплями алого и золотого. Переступив порог, уже невозможно вспомнить, как выглядел фасад, сколько было этажей, какие в нем окна и детали. Даже дверь, которой еще касалась ладонь, невозможно было рассмотреть. Да и нужно ли?
Под пальцами — холодное дерево. Сверху, возможно, лак. Или облупившаяся краска. Или шершавость наждачной бумаги и холод камня.
Дом живой. Анна чувствовала дыхание сквозняка, пульс оживших штор, скрип мебели и половиц, издали напоминающие урчание, шелест и прочие признаки живого организма.
Они все прятались здесь.
Голод и тоска были только ориентирами, на которые они слетались, подобно заблудшей мошкаре.
Души. Умерших самостоятельно, решивших перейти к ней или… убитых ею. Их томные, лёгкие движения, расслабленные только здесь, на своей территории, свободные в неловком дрожании предвкушения.
И чей-то вдох...
— Анна...
Каким был этаж? На что похожа комната, в которой все они собрались, дожидаясь ее? Все это неважно. Сколько их? Всех не рассмотреть. Видно только тех, кто ближе, остальные затерты жёлто-зеленым туманом.
Он подымается и тянет к ней руку раскрытой ладонью...
Она знает его, кажется, сотни лет. Он каждый раз ведет ее из тьмы, а в ясные дни вместо себя видит в зеркалах ее отражение. Он убит ею и воскрешен только в ней.
Феникс! Огненная душа, что возродится снова даже если она умрет сейчас. Она видит его, как своего помощника, ангела-хранителя. В эти короткие мгновения они равны и живы. Каждая половина по-своему. Может, поэтому она и дала ему имя?
— Миш... Где мы?
Воздух холодеет у запястий. Анна хмурится, сопротивляясь желанию вдохнуть как можно глубже. Сопротивляется так, словно этот воздух ее отравит. И чувствует, как стягивается от жуткого предчувствия кожа, подымая мелкие волоски в немом страхе.
Просто так они ее не отпустят. Души служат (помогают), когда выгодно им. Сегодня в их разочаровании виновата она. Сама.
Анна чувствует, как они уже сжали кольцо. И бежать некуда. Они голодны. Они расстроены. Сегодня они не почувствовали свободу так, как уговорено, не испытали тех эмоций, на которые рассчитывали.
Ее промах. Они пришли за своей данью.
Не хотят причинять боль. Должны. Вынуждены.
— Миш... — голос не дрожит. Нужно верить, что не страшно.
— Ты обещала им сама, — едва слышно шепчет он.
Анна жмурится. Отчаянно, до боли в глазах и громко пульса в висках. Страшно. Сколько ы не повторялось.
Кап. И можно представить... Кап. Как все дрожит внутри... Кап. Как раны сочатся соком, чернеющим в серебре луны... Кап...
Анна открывает глаза. Горло перехватывает спазмом. Глаза широко открыты. Шевелиться невозможно.
Они рвут на части. Глотают куски кровавого золота в алой подливке. Она обещала им... Себя. Но в их доме она — лишь зритель. Ее отражение, истинное лицо и воплощение ее Ангел! Ее Феникс!
И золотой дух, для вампиров горящий безудержным пламенем, под яростью своих же подчиненных сыпется пеплом.... Возродится. Не страшно. Больно вместе с ним.#
***
Пробуждение было безмолвным: без крика, резких движений, падения. Жестокий сон за десятки лет перестал пугать и злость на собственное бессилие. Оставались только апатия и сожаление, — Михаил страдал по ее вине, а значит ночью, независимо от голода и желания, будет охота.