Страница 76 из 88
– И ещё она просила сказать тебе «спасибо» за Кристофера Таунсенда. Оказывается, он соавтор какой-то там научной работы, которую она очень высоко ценит.
– Это за Криса, что ли? А я даже не знала до сих пор его полного имени.
Фред хмыкнул. Мы сидели перед телевизором, показывавшим выпуск новостей. Одна из них меня заинтересовала: машину, в которой ехали отец и сын Седлачеки, сегодня обстреляли какие-то неизвестные. Никто не пострадал, но шум поднялся изрядный – такие влиятельные люди, и на тебе.
– Их и не хотели убивать, – я остановила кадр с машиной, где чётко были видны следы от попадания пуль. – Больше похоже на предупреждение. Последнее, китайское. Кстати, не знаешь, почему китайское?
Фред взял у меня пульт и выключил экран. В комнате стало тихо.
– Я до сих пор не спрашивал, почему ты дезертировала из Ордена, – сказал он.
– Я не хочу об этом говорить, – я отвела глаза.
– Я понимаю. И если ты сейчас не захочешь мне рассказать, я больше никогда об этом не спрошу, обещаю тебе. Но я хочу тебе помочь. А для этого мне нужно точно знать, что именно с тобой произошло.
– Каким образом – помочь? Помирить меня с Орденом? Это невозможно. А во всём остальном… Фред, я не думаю, что мне нужно в чём-то помогать. Я вполне довольна своей жизнью.
– А я вот думаю, что её можно сделать лучше. А что до невозможности примирения с Орденом… При определённых обстоятельствах возможно всё, что угодно. Трудность лишь в том, чтобы эти обстоятельства создать.
– Фред!..
– Что?
– Что ты задумал, интриган доморощенный?
– Ничего такого, что могло бы пойти тебе во вред.
– А тебе? И твоим родным?
– Тоже. Ты что же, думаешь, меня не заботит их судьба?
– Фред. Поклянись.
Мы пристально посмотрели в глаза друг другу.
– Клянусь, – сказал он наконец. – Риска будет не больше, чем в любой коммерческой сделке. Уж их-то на моём веку было предостаточно.
– Коммерческой? – фыркнула я. – Орден не продаётся, можешь мне поверить. Их даже угроза полного уничтожения не факт, что остановит. Нас специально отбирали и воспитывали именно так – чтобы идти до конца, чего бы нам это ни стоило.
– Но что-то всё-таки заставило тебя от них отречься. Или их от тебя?
Я молчала. Фред протянул руку и ласково провёл по моей спине.
– Эти шрамы от ожогов… Они не тогда появились?
– Нет… Хотя одно с другим связано, – неохотно признала я.
– Хотел бы я найти оставивших их тебе ублюдков и заставить их заплатить за то, что они с тобой сделали.
– Те ублюдки уже заплатили, – я вздохнула. Да, я могу сейчас отказаться говорить, встать и уйти. И он даже не обидится. Но после всего, что он для меня сделал… Имею ли я право отказать ему в такой малости? К тому же, если я не отвечу сейчас, Фредерик может попытаться разузнать самостоятельно. С него станется.
Но возвращаться в тот период, даже мысленно, было тяжело.
В тот день, когда меня вытащили из подвала, я рассказала Наставнику Яношу всё. Как влюбилась, как бегала на свидания, как предала Орден, разболтав о нём постороннему человеку и готовясь всё бросить по слову негодяя. Наставник выслушал меня молча, после чего сказал:
– Ну, что ж… Ты, конечно, совершила большую глупость, но ты уже достаточно за неё наказана. Думаю, мы можем предать эту историю забвению.
– Но как же…
– Все мы люди, все мы совершаем ошибки. Безупречных нет. Но ты извлекла из всего случившегося урок, ведь так?
Я неуверенно кивнула, всё ещё не зная, верить ли своим ушам.
– А потому я уверен, что могу поручиться за тебя. Единственный… даже не приказ, а просьба – не говори своим товарищам о том, что с тобой произошло. Будем считать, что ты пострадала во время операции. Слухи и косые взгляды нам не нужны.
Моя любовь к Наставнику в этот момент превратилась в обожание, почти что преклонение. Ведь я предательница, преступница – и меня простили! Я была готова к любому развитию событий, суду, переводу в обслуживающий персонал, даже к смерти… А мне сказали, что всё ещё верят в меня, что ни в чём не винят! И я была готова упасть руководству Ордена в ноги, лизать раскалённый металл, сунуться в любое пекло – лишь бы доказать, что я достойна этого доверия. Ну, а просьба… Я с готовностью пообещала молчать и действительно молчала как рыба, даже не потому, что меня об этом попросили. Мне было стыдно, мучительно стыдно признаться кому-либо, какой же я оказалась дурой. Радостно прыгнувшей всеми четырьмя лапами в ту самую ловушку, о которой нас предупреждали.
Так что весь следующий год я лезла из кожи вон, задавшись целью стать не просто хорошим Стрелком – лучшим. Ну, или хотя бы одной из лучших. Наставнику Яношу даже пришлось унимать моё рвение, напоминая, что Ордену не нужны истощившие себя Стрелки. Тренировки, задания, и ещё раз тренировки – моя жизнь состояла почти исключительно из них, да из тех обязанностей, которые несут повзрослевшие Стрелки: дежурства, присмотр за младшими, моя доля канцелярской работы… Башню я покидала только по необходимости, сознательно ограничив себя в перемещениях и даже не пытаясь общаться с кем-либо, кроме товарищей. Всё, что было вне нашей жизни – политика, спорт, светские новости – перестало меня интересовать. Читать беллетристику, слушать песни или смотреть кино тоже стало практически невозможно, потому что редко удавалось найти произведение совсем без любовной линии. А от одного только слова «любовь» меня передёргивало.