Прививка от любви

– Конечно, Ордену. Мы живём на всём готовом, а если возникает необходимость покинуть Башню и какое-то время пожить автономно, то для такого Стрелка открывают личный счёт.

– Но сотни тысяч, полагаю, вы зарабатываете не каждый день, – сказала Альма.

– Нет, конечно. Даже не каждый месяц.

Альма глянула на небо, потом посмотрела на часы.

– У нас с вами очень интересный разговор, ребята, но всё же не пора ли двигаться дальше?

Мы согласились и начали собираться. Когда всё уже было готово, и оставалось только надеть рюкзаки, я не утерпела и спросила у Фредерика:

– А если бы вы знали, что я – Стрелок, вы бы всё равно меня наняли?

– Для Альмы? Если честно, возможно, что и нет. Я бы придумал что-нибудь другое, что позволяло бы нам регулярно видеться.

– О боже, зачем?

– Затем, что я не хочу с вами расставаться. Чувства не выбирают, Стрелок перед вами, или не Стрелок.

– Фредерик! – я закатила глаза. – Только не говорите, что вы верите во всю эту чушь вроде любви! Я – не сопливая семнадцатилетка, да и вы – взрослый человек и бизнесмен. Давайте оставим эти розовые сказочки детишкам и домохозяйкам.

– А почему я не должен верить в любовь? – Фредерик внимательно посмотрел на меня.

– Да потому что нет её, этой любви! Есть только мечты романтиков, неизвестно почему принятые всеми остальными за эталон высшего блага. Да иногда – буйство гормонов, от которого сносит крышу, и больше ничего.

– Лилиан, – Фредерик закинул рюкзак на плечи, и мы все вместе принялись спускаться в ложбину, через которую намеревались миновать последнюю цепь холмов перед отрогами, – но ведь, если подумать, все чувства – это игра гормонов и электрических импульсов в клетках и рецепторах. Но ведь в подлинности остальных чувств вы не сомневаетесь?

– Нет, не сомневаюсь. Но я не понимаю, почему именно это чувство обозвали так возвышенно, и так по нему воздыхают, когда есть другие, куда более точные определения. Похоть, например. Или желание, если уж обязательно нужно облагородить. Секс – естественная потребность человека, а из неё почему-то сделали фетиш.

– То есть, по-вашему, всё сводится к физиологии?

– К ней всегда всё сводится, в конечном счёте.

– А как же дружба, например?

– Дружба?

– Ну да. Удовольствие, которое мы испытываем от общения с другим человеком, при том, что ни секса, ни чего-либо материального нам от него не нужно.

Я едва не брякнула, что с дружбой тоже нужно быть поосторожнее, потому как никогда доподлинно не известно, что другому от вас нужно на самом деле. Однако если подумать, правда в словах Фредерика была. Да, меня предали, и я предала, но ведь было время бескорыстной дружбы с товарищами, которые мне ничего плохого не сделали на самом деле. И я до сих пор ощущаю отголоски той преданности, мешающие мне сделать то, что может причинить им вред хотя косвенно, какую бы выгоду это ни сулило для меня лично.

– Но ведь всё равно всё это вырастает из инстинктов. Дружба родилась потому, что нашим предкам – да и нам – было легче выживать не в одиночку.

– Вы правы, – согласился Фредерик. – Дружбы выросла из стайного инстинкта, и любовь – из инстинкта продолжения рода. Но фундамент – ещё не всё здание. Нельзя сводит дружеские чувства только к взаимной выгоде, а любовь – к сексу.

– А что там ещё есть, кроме секса?

– Лилиан, для этого достаточно открыть или посмотреть любое произведение, повествующее о любви.

– Лично я в них ничего не вижу, кроме глупостей, совершенных под влиянием всё тех же гормонов. Но здравомыслящий человек должен действовать на трезвую голову. Вот в вашей семье хоть кто-нибудь принимал важное решение, основываясь на так называемой любви?

К моему удивлению, они оба заулыбались: и Фредерик, и Альма, до сих пор молча слушавшая наш спор.

– О, – протянула Альма, – наши предки могли бы многое рассказать вам о любви. Начиная с нашего отца.

– Можно сказать, что браки по любви – это наша семейная традиция, – добавил Фредерик.

– Вот как?

– Да, у наших родителей была история, достойная пера романистов. О юноше из семьи миллионеров, который полюбил бедную девушку, и ради неё едва не отказался от наследства и семейного бизнеса. Собственно, даже и отказался, они несколько лет жили как простые смертные, отец служил в каком-то учреждении, мама работала в больнице медсестрой – собственно, там они и познакомились, когда отец попал на больничную койку после аварии. И только после рождения Альмы наш дед сменил гнев на милость.

– Так вы же что-то говорили о том, что у Фредерика дело, унаследованное от матери, – обратилась я к Альме.

– Так и есть, – кивнула она. – Мама не захотела жить на содержании у мужа и потому начала строить собственное предприятие. Сначала с его поддержкой, а потом сама.

– А папа ею гордился и не любил с ней надолго расставаться до самого конца, – добавил Фредерик. – А когда она умерла во время эпидемии, я помню, как он разом постарел на два десятка лет. Так что, Лилиан, в любовь я верю. Я всегда мечтал найти женщину, которую полюблю так же, как мой отец любил мою мать. И, возможно, моя мечта осуществилась.

И он вдруг взял меня за руку. Осторожно, подрагивающими пальцами, так, словно собирался поднести её к губам, как какой-нибудь рыцарь.

– Перестаньте! – я выдернула почему-то ставшую влажной ладонь. Сердце заколотилось где-то в горле, словно это был первый раз, когда мужчина брал мою руку. Хотя, если честно, вот так – первый. Это не походило на дружеское рукопожатие мои былых товарищей, а Андор касался меня совсем не так, а властно, как и всё, что он делал…