Эйты

Еще немного, еще капельку…

Мама подошла, и я замер. Не знал, что делать.

Мне ужасно хотелось броситься к ней, обнять, прижаться к ней и плакать. Мама…

Мама всегда поможет, всегда защитит…

Но…

Эйты… он ведь со мной…

А он… Не, я не верю, что он такой злобный, как другие демоны. Он в чем-то хороший. Сильный и смелый, может показать много классных штук…

Но все же, почему-то мне не хочется с ним вместе к маме подходить.

Да и он, кажется, согласен.

Он сейчас очень занят, его мысли пляшут в безумном ритме.

Он сказал Григорию Ефремовичу, что видит мир потоками событий, и я улавливаю эхо этого. Странный вид.

Вот например, сказал я про Ли, что она “Крыска”... и сразу три ручейка побежало. Она мне ответила, она что-то подумала, а еще Григорий Ефремович услышал и тоже что-то подумал. И то, что я сказал, словно ударило их обоих, но по разному, и от этого удара они словно ближе стали друг другу, крепче слиплись… Когда я подглядывал сквозь стену, они друг друга видели и стеснялись. Боялись себя, боялись других… А сейчас прямо реально - одна душа на двоих, и от моего удара только крепче стала!

Только я не хотел их бить.

Меня Эйты… нет, он не обманул, но все же я причинил боль и Ли, и Григорию Ефремовичу.

И поэтому не хочу я с ним к маме подходить.

К тому же, опасно это может быть. Для нее опасно. Я уже большой, я понимаю, что тут дело такое, что мама не поможет. Не накричит на обидчика, не заступится перед взрослыми…

А если и заступится, то скорее сама погибнет, и от этой мысли мне холодно и очень плохо.

“Не стоит недооценивать материнскую любовь”, - говорит мне Эйты. Я не спорю, молчу. Если с ним спорить, он легко убедит меня в чем угодно…

Он слышит мои мысли, он спрятал меня от ее взгляда… он сказал, что надо купить, и теперь молчит.

А мы идем в Макдональдс.

Я что-то ем…

Зря мы сюда пошли, наверное, то, что я ем, вкусное, но я не замечаю. Когда все кончится, я приду сюда… и снова вместо вкуса коктейля буду видеть больные глаза мамы…

Не пойду сюда.

Ли-Крыска тоже ест бездумно, что-то вертит в голове. И Григорий Ефремович тоже.

Мы все не отдыхаем, мы подкрепляемся перед боем. Интересно, станет Григорий Ефремович боевые сто грамм пить?

Что за чушь мне в голову лезет…

“Нельзя нам сейчас себя дурманить”, - говорит Эйты, - “Надо все осознавать… хоть это и опасно”.

Я не отвечаю. Я осознаю.

Вот змей-горыныч, игрушка, марионетка… грозный демон-дракон из моего сна…

Как давно он был! И кажется мне, что там, на самом деле все не так выглядело, как мне приснилось…

Вот юла-карусель, два всадника бесконечно гоняются друг за другом - это тоже кто-то из нас.

Сам Эйты и тот дядька, Хозяин из рассказа Ли? Или кто-то другой? Черт-дворник, Кузьмич?

И шахматы, зачем они?

“Увидишь, Юрка”, - говорит Эйты, - “Немного осталось!”

Мы выходим, садимся в машину Григория Ефремовича.

Я вспоминаю, как чуть не задавил коляску, и понимаю, что никогда не сяду за руль. Никогда. Я сам себя лишил водительских прав навсегда…

Эйты молчит. Может, не слышит, обдумывает свой трюк, может, не знает, что мне сказать.

Григорий Ефремович заводит машину, включает радио. Приятный женский голос сообщает, что сегодня, в воскресенье отмечена необычайная активность в низших сферах, а потому воскресенья может и не быть.

- Впрочем, мы с вами и так знаем, что все ведет к смерти и гниению, - заключает диктор, - А теперь о погоде…

Григорий Ефремович выключает радио.

Я не удивляюсь. Мы все не удивляемся.

Но Эйты тихо шепчет мне,

- Да, вход в чудо совсем рядом… он всегда рядом и ждет… А чудеса нередко бывают ужасающими…

Я не отвечаю, и он умолкает.

Я не знаю, что ему ответить. Что я несмотря ни на что, все же верю, что он не ведет нас к гибели? Я наверное, в самом деле все еще верю в это, но мне кажется, что если я скажу, то каким-то образом разрушу хрупкую эту веру.

Вход в чудесное… К подвигам, к битве…

Мы едем, встраиваемся в поток машин, попадаем в пробку, ползем, останавливаемся, снова едем… Я смотрю в окно на людей, на вывески магазинов, на рекламы.

Мы обгоняем троллейбус. На борту - реклама стоматологической клиники, лицо радостно улыбающейся девушки с огромным зубастым ртом. Девушка смотрит на меня, скалится, разевает пасть… В глубине черная бездна, слышен жуткий рев…

- Ты же человек, - говорит мне Эйты, - Не хочешь, не иди.

Мне кажется, что похожее уже было, и я просыпаюсь.