Страница 92 из 133
Она пришла в себя в обычной комнате обычной квартиры. Ветер из полуоткрытого окна покачивал лёгкие занавески с цветочным принтом. Было светло и тихо, только с улицы слышались птичий щебет и крики детей, игравших во дворе.
Аста сидела в кресле, заботливо придвинутом к столу. А на столе перед ней лежал рисунок. Портрет акварелью. Яркие и одновременно размытые краски, припухшие, в середине ало-бордовые, как цветы рододендрона, и бледные по краям, и притягивающий, откровенно неприличный взгляд из-под полузакрытых век.
Аста вздохнула.
Вот он какой, последний якорь.
Раньше Пашка так не рисовал — на грани абстракции, пятнами, переходящими друг в друга, щедро и размашисто. Он явно прогрессировал.
Вот только в Астином случае это было скорее проблемой.
Над ухом раздался голос:
— Узнаёшь?
Она поморщилась.
На ручку кресла с левой стороны присел Вейлир. Аста придвинулась к правому краю, чтобы оставить как можно больше расстояния между ними.
А где Лорен? Или Аста ошиблась, и Лорен ещё не знает о рисунке?
— Ты нарушила условия.
— Я не успела, — возразила она, впрочем, мало на что надеясь.
— Не успела? — жёсткая рука схватила её за волосы и больно потянула назад, заставляя задрать голову. Аста встретилась взглядом со злыми прищуренными глазами Вейлира. — А может, не хотела? А может, так и собиралась использовать его, чтобы продолжать тут воплощаться — и крутить, сколько влезет, за моей спиной?!
Последнюю часть фразы он почти прокричал — страшным безумным криком, в лицо Асте.
— Не припоминаю, чтобы что-то тебе обещала! — не выдержала, ответила, хоть и знала, что это разозлит его ещё больше.
Она была готова к тому, что он её ударит, но он отпустил её — точнее, фактически отбросил. Аста съёжилась в кресле, не спуская с Вейлира взгляда.
Он встал и прошёлся по комнате нервными быстрыми шагами. Так же нервно и быстро заговорил:
— Объясни мне хотя бы — почему он? Чем он тебе понравился, что такое между вами случилось? Тебе же нравился я. Ты всю жизнь только на меня смотрела.
О чём он? Аста не проронила ни слова. Видимо, Вейлир уловил непонимание, потому что обвёл рукой комнату и сказал — скорее утвердительно, чем вопросительно:
— Эту комнату ты тоже не помнишь, конечно.
Комнату?
Аста огляделась. Теперь, когда Вейлир чуть ли не прямым текстом сказал, что она должна знать это место, оно и впрямь вызывало в ней смутное ощущение «уже виденного». Но тогда здесь были другие занавески — плотные шторы до полу, кажется, синие или тёмно-зелёные. И мебель стояла по-другому, секция — справа, а стол, за которым сейчас сидела Аста — ближе к окну.
В сознании вспыхнуло воспоминание. Но совсем не то, о котором, кажется, говорил Вейлир. Ночь, стул, на котором, как нахохлившийся зверёк, сидит маленький Пашка. И напротив него высокий худой парень со светлыми волосами.
Пашкин сон.
Аста вдруг поняла. И удивилась, как могла не понимать это раньше. Сошлись в одну картину и увиденный сон, и имя Пашкиного братишки, и намёки Вейлира о том, что они с Астой были знакомы.
— Валера... — прошептала она.
Вейлир дёрнулся.
— Ты даже особо не маскировался, — она вскинула на его лицо изумлённые, неверящие глаза. — Вейлир и Валера.
— Не называй меня так! — прикрикнул он раздражённо. — Вообще не произноси этого имени по отношению ко мне.
Она замолчала.
Чёрт, ну конечно.
Пашку назвали Пашкой не потому, что имя ему не подошло. А потому, что в семье уже был Валера.
Тот «заяц» в Пашкином сне — это и был Вейлир. И он же был Пашкиным старшим братом. Изводил его за смерть матери, избивал, всячески унижал. Это из-за него Пашка ходил весь в синяках и с потухшими глазами.
- Почему ты его так ненавидишь? Он же не виноват, что ваша мама умерла!
— Не виноват? А кто ещё, по-твоему, в этом виноват? Да-да, я знаю, что ты хочешь сказать, все эти сопли про младенцев, которые не выбирают, когда рождаться. Но смысл в том, что если бы не он, она была бы жива. Она выбрала его, а не свою собственную жизнь. Она могла двести раз сделать аборт, так нет! Даже когда ей сказали, что ничего не гарантируют, она всё равно выбрала — его! А не нас с отцом!
Аста смотрела на него, не находя слов. Это был абсолютно незнакомый ей человек, с искажённым злобой лицом, метавшийся по комнате, как дикий зверь.
Так вот почему он накинулся на Пашку тогда, у него дома, когда Аста пыталась соблазнить его. Она думала, что дело в ревности, но вовсе нет. Просто Вейлир ненавидел Пашку.
Предмет её мыслей наклонился над ней. Шепнул в лицо:
— Но теперь, знаешь, меня очень радует одна вещь, — он буравил её взглядом, будто ждал, что она станет угадывать. Но договорил сам, с явным наслаждением выговаривая слова: — Он забрал у меня мать, а я у него забрал тебя.
— Ты... — Асте вдруг стало трудно говорить, — ты специально выбрал меня. Потому что знал, что я ему нравлюсь.
Вейлир рассмеялся:
— Да уж, очень прикольно было видеть, как он таскается за тобой, а ты роняешь слюни на меня. Класса с шестого, если не с пятого.
Неужели Аста действительно так делала? Позорище. Она не помнила, но отлично это представляла. Ей всегда нравились парни постарше, и на братьев подруг она не раз заглядывалась. А Пашка ведь мог это видеть.
Лицо горело от бессилия и стыда.
— И что теперь? — спросила она упрямо и вызывающе. — Сдашь меня Лорен?
Она старалась не смотреть на него, потому что он склонился так близко, что чувствовался жар его тела. От близости просыпалось то чёртово физическое возбуждение, которое он в ней вызывал. Только не сейчас. Только не с ним. Тем более после сегодняшнего Пашкиного поцелуя — что это, если не предательство? Пусть даже хоть сто раз не по своей воле.