По ту сторону

Даррен жал всем руки, обнимал, принимал приближенные к щеке поцелуи в воздух, смеялся всем шуткам подряд, вставлял остроумные замечания и разрешал трепать себя по щеке, находясь в это время в абсолютно другом, куда более мрачном месте. В его сознании шла борьба за правду – самый, пожалуй, кровопролитный тип войны в истории человечества. Решение было принято. Оно было одним из тех, что медленно и незаметно прорастают в нас, продвигаясь все ближе к мозгу, а потом в один прекрасный день захватывают его и требуют реализации своих прав. Но для Даррена все было слишком скоро. Он, конечно, как и другие люди, столкнувшиеся с подобным решением, и раньше замечал симптомы продвижения в его организме инородного бестелесного объекта, но до сих пор жил в отрицании. Вот и сейчас это отрицание не давало правде вырваться наружу. Отрицание и страх, на котором страх произрастает и которым питается. Но все зашло уже так далеко, что даже отрицанию было его не остановить.

–Бочонок! – раздалось у Даррена за спиной, и он мысленно закатил глаза и обернулся. – Смотри, кто ужасно, – «ж» она выделила и протянула раздражающе сильно, – хочет увидеться с тобой. Это Кристина, я тебе говорила о ней.

–Еще как, – Даррен честно попытался изобразить искреннюю улыбку и заглянуть в глаза девушке.

Затем, пока они обменивались рукопожатиями и взаимными «приятно познакомиться», он успел оглядеть ее. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на нее – сошедшие со страниц романов Стивена Кинга ресницы. Они в самом деле выглядели как монстр, представляющий из себя только прожорливый рот, черный, как души грешников, и состоящий из множества толстых склизких лапок, так и норовящих отхватить от тебя кусочек. Вероятно, такое издевательство над ресницами было призвано подчеркнуть и выделить глаза, но те, к сожалению, были лишены всякого выражения – лапочный монстр поглотил их и лишил воли. И Даррен сразу потерял интерес. Ни воинственный начес, ни ногти–убийцы, ни крошечное платье, слишком откровенно не соответствующее поводу и кричащее об отчаянии своего носителя, не могли завлечь его. «Действительно, просто прелесть», – успел подумать про себя Даррен.

–А почему Бочонок? – зазвенел ее голос.

–Долгая история…

–Которую Даррен с радостью тебе поведает! – Марта даже в ладоши хлопнула от нетерпения и, наверное, гордости за себя.

Даррен тяжело вздохнул.

–Когда мы были детьми, мы любили играть в прятки. Я, честно говоря, часто прятался в бочке в сарае, но эти двое были то ли недостаточно сообразительны, чтобы сразу идти искать меня там, то ли думали, что не могу же я постоянно прятаться в одном и том же месте. Но я мог. И прятался. А потом оказалось, что я… вырос из этой бочки. Но понял я это только уже будучи внутри нее. В бочку–то я залез, а вот вылезти из нее не смог. Пришлось звать подмогу.

–С тех пор мы зовем его Бочонок! – радостно подвела черту Марта. – А вот и Стив приехал! – было просто невероятно, с какой скоростью она была способна переключаться.

Вскоре после того, как их трио превратилось в квартет, у Даррена разболелась голова, и он, неожиданно для самого себя, не мог дождаться, когда же наконец они все усядутся за стол. Ну а пока он слушал восклицания Марты, отвечал на полные энтузиазма – еще бы! – вопросы Кристины о жизни в большом городе и смотрел на ничего не выражающее, глуповатое, если говорить совсем уж честно, лицо Стивена. Время от времени он потрясающе несмешно шутил, после чего раздавался звонкий одобрительный смех Марты и вежливое хихиканье Кристины, сам Даррен ограничивался кивком головы и еле заметной улыбкой. Ему становилось все тяжелее держать себя в руках, он должен был все сказать и избавиться от этого жуткого чувства тяжести обмана самого себя. У него даже начала немного кружиться голова, когда их наконец–то позвали за стол.

Мало того, что голова тянула вниз тупой болью и кружилась, в ней еще и неодобрительно гудело. Все слова, взгляды и улыбки слились в единое целое. Даррен бросал односложные ответы на все задаваемые ему вопросы. Это стало просто невыносимым.

–Мне нужна помощь, – сказал он громко и ясно.

Все замерли. Ни звука. Первым из ступора вышел отец.

–Тебе деньги нужны что ли? – атмосфера резко разрядилась, приборы продолжали клацать, а челюсти – жевать. – Так бы и сказал. Хотя вот уж не думал, что из всех членов нашей семьи…

–Нет, пап, – перебил его Даррен, пожалуй, чересчур резко. – Я не про деньги.

Воздух снова наэлектризовался, но все же не так сильно, как после его первого выпада.

–Сынок, ты болен? – услышал Даррен мамин дрожащий голос. Он обернулся к ней. Ее лицо олицетворяло тревогу.

–Да, мам, – все ахнули, – но не в том смысле. То есть… – Даррен обвел взглядом присутствующих – все они казались скорее заинтригованными, чем встревоженными. – Я болен в том плане, что… Психически не совсем… В норме.

Он поднял глаза на сидящего напротив отца. Откуда–то послышался приглушенный смешок. Сангвины младший и старший продолжали пристально смотреть друг на друга. За столом воцарилась идеальная тишина. Больше никаких смешков. Даррен ждал вопросов, замечаний, комментариев, но их не было. Тогда он решил продолжить. Это была самая сложная часть – объяснение.