Страница 109 из 123
Темнота концентрируется. В её прозрачном сером теле появляются почти беспроглядные и твёрдые на вид сгустки. Особенно много теней появляется у реки Ангары, из которой встаёт призрак ночи, упавший туда вчера.
—Вы только, послушайте, как это прекрасно,— восторженно говорит человек с аккуратной бородкой,—Гомер, это величайший гений человечества. Почти вся литература в мире лишь повторяет его сюжеты Илиады и Одиссеи.
В зале, освещённом хрустальными люстрами, в полуподвальном помещении, где один ремонт в стиле antique стоил немалых денег, стоят и сидят хорошо одетые люди. Дамы в шиньонах и бальных платьях обмахиваются веерами, мужчины во фраках курят сигары. Льётся прекрасная музыка, поют скрипки, взлетают смычки. Пиджак с недоверием прогуливается среди этих людей – анахронизмов. Он ищет Елену. В соседнем пристрое он находит её.
Железные клетки, прутья решёток, за влажным их мерцающим блеском – живые тёплые комки. Взрослые собаки и щенки скулят и лают. На низком стуле – Елена, открывает клетки и кормит собак. Рядом блестит черепом бородатый.
—Зачем ты их здесь держишь? – спрашивает Елена.
—Я должен же на ком-то опыты ставить.
—Ты бесчеловечное существо.
—Ты убедилась, что эти люди счастливы?
—Они скорее обмануты.
—Ну пойдём, ещё раз посмотришь на этих прекрасных представителей человеческого рода.
Елена встаёт, и почти с ненавистью глядит на бородатого.
Они проходят через лабораторию, где тусклый свет устало мерцает в колбах и пробирках, краснея от штор, которые тяжело висят на окнах.
Открывается дверь в зал, и две головы, одна бритая и коричневая, другая светловолосая, освещаются падающим лучом из проёма. Очкарику это чем-то напоминает бал у сатаны, только у лысого нет рогов. Очкарик тоже выходит в зал и с удивлением взирает на эту богему. Что-то не так. Что-то ему явно не нравится.
За окнами ночь уже полностью вышла из берегов реки и заполнила всё пространство. Где-то отдалённо звучат музыкальные инструменты. Льётся прекрасная музыка, поют скрипки, взлетают смычки, но звук прерывается, чередуясь с каким-то скрипом. Моё тело едва покачивается, в нем что-то пульсирует, как волны в тёмной реке.
—Брат,— слышу сквозь туманный сон (тонкие звуки скрипок всё ещё не растворились до конца в моей голове, но они уже потеряли упругость и всякую геометрию),—брат, проснись, мы приехали. Ты просил показать тебе человека, который переплюнул некоторых шаманов, который сделал то, что до него не мог сделать никто? Ты хочешь посмотреть? Я боюсь, что ты не готов к такому зрелищу.
Впереди нас темнеет чёрная громадина ресторана «Карма». Погасшие окна отражают свет фар.
—Мы сейчас войдём внутрь, чтобы ни случилось, не обращай внимания, — говорит брат.
Мы заходим в какой-то ангар, повсюду стоят крашенные серебряной краской памятники, в каменных телах темнеют отверстия, местами у памятников отломаны куски бетона, и арматура торчит железными прутами из расколов рук и ног. Со стен отбита штукатурка, на полу—песок, на стенах— копоть. Перед большими двойными дверьми брат останавливается и говорит:
—Прежде чем я открою, обещай мне, что упадёшь в обморок, ты же у нас натура впечатлительная.
—Да ладно,— говорю я,— не паясничай.
Брат покачивает головой, мол, зачем он со мной связался?
Скрежет металла из соседнего сна, где переворачивается фургон, перекрывает тихий скрип открываемых дверей. В затхлый воздух медленно вплывает спирт и малина.
—Мужики, вы чего?
—Шпана, бьём трюма.
—Да ладно, мужики!
—Брат, кто это?
—Это Синергисты, сектанты Эс четыре.
Я ошеломлённо смотрю вперёд. На грязном полу, давно не мытые, оборванные люди, стоящие беспорядочным строем, человек сто, не меньше.
Но самое страшное – это запах. Похожий на тень, он думает за всех.
—А вот и главный наркоман. Он называет себя Мардук, ты понял, какое эго?
Я смотрю на бритого мужчину в халате, который появляется из боковой двери и идёт к небольшому возвышению в центре зала. Я пытаюсь приглядеться к нему, он кажется мне знакомым, мне даже кажется, что он идёт не один. Я пытаюсь понять, от чего у меня такое ощущение, и уже почти нахожу разгадку, но брат трогает меня за локоть, я как будто просыпаюсь.
—Брат, пора уходить, дальше нельзя тут оставаться.
Но я, словно загипнотизированный смотрю, как бородатый человек в халате поднимается на возвышение.