Страница 2 из 88
— Не смей ходить в таком виде и позорить честь нашей семьи! Ты выглядишь, как малолетняя проститутка! Тебя же людям даже показывать стыдно! Сколько раз пожалел, что ты вообще появилась на свет! Долго я терпел твои выходки. Но всему приходит конец. Тебе уже четырнадцать, и отныне ты будешь отвечать за все свои проступки по всей строгости! А теперь — вон отсюда, чтоб я тебя внизу не видел до завтра! — орал он, не заботясь о том, что его слышат партнёры и слуги.
После этого он меня оттолкнул, особо не церемонясь, и вернулся в комнату. Именно тогда я впервые испытала ужас — меня бросило в жар, тело покрылось липким потом, а в висках застучали молоточки. Я так и стояла посреди холла, пока не подбежала моя гувернантка. Она отвела меня в комнату и приложила холодную примочку на разбитую щеку и губу. А я ещё долго пребывала в ступоре. Мне казалось, что моё поведение всегда было образцовым. Но, как оказалось, не для отца.
Тогда я чётко поняла, что чужая и нежеланная в родной семье. И какое будущее меня тогда ждёт? Выйти замуж за папиного делового партнёра, родить ему наследника и до конца своих дней посещать салоны и болтать с подругами о скучной жизни? Это в лучшем случае. Про худшие и думать было неохота. Был ещё вариант, что я буду учиться в университете на факультете, связанном с финансами и, в конце концов, унаследую папину компанию. Но это был очень слабый шанс.
Отец явно хотел сына, а меня считал ни на что не годной недалёкой слабачкой. Ему проще передать свою компанию моему будущему мужу, которого он мне сам же и выберет.
Но хотела ли я сама что-нибудь изменить?.. Скорее да, чем нет. Но сделать это было не в моих силах. Как бы пафосно это ни звучало. Это всё отговорки, скажете вы? Да, мне просто было слабо. Я не готова была бросить благополучие ради призрачной свободы.
С тех пор я и замкнулась в себе. Это было не сложно, учитывая, что практически каждый день отец находил повод для скандала: моя одежда, манера разговаривать, косметика, мои друзья — всё злило его. Я старалась одеваться скромно — моей обычной одеждой стали свитера неброского цвета и джинсы классического покроя, не обтягивающие фигуру. Чтобы не расстраивать отца. Но и это не помогало.
Периодически он свирепел, больно хватал меня за руку и шипел по поводу моего не подобающего вида: «Слишком откровенно!». Я перестала пользоваться косметикой… Почти. Имея перед глазами пример матери, которая даже на первый этаж нашего дома не спускалась не накрасившись, трудно было полностью отказаться от этого и мне.
Но я и не злоупотребляла: карандаш для бровей и для глаз — вот и всё. Конечно, благодаря нелестным комментариям отца, иллюзий о своей внешности я не питала. Но и быть совсем уж неухоженной тоже не могла себе позволить.
После моего четырнадцатилетия всё стало только хуже. Отец не стеснялся поднимать на меня руку. Я не понимала, чем заслужила такое отношение? Да и сейчас не пойму. Иногда поводом служило просто его плохое настроение. Мои руки постоянно были в синяках, да и на животе и рёбрах часто багровели ссадины и другие следы побоев. Пожаловаться я никому не могла — однажды пыталась рассказать матери, но она сдала меня отцу. Тогда он избил меня так, что сломал руку. До сих пор затрудняюсь ответить, было ли это случайностью, или он сделал это намеренно? По официальной версии его дочь просто упала с лестницы.
Я уже даже не пыталась разобраться в причинах или как-то бороться с ним. Надеялась, что это лишь такой период, и спустя какое-то время он поймёт, что не прав, и всё прекратится. Но становилось только хуже. Мать он не бил. Лишь меня. После перелома я старалась вообще с ним не пересекаться и уже ни на что не надеялась. Но он частенько стал заходить ко мне в комнату. В наше время довольно много информации о насилии в семье. Но, к счастью, никаких интимных поползновений отец не делал. Просто бил и унижал.
Иногда я всерьёз думала о смерти. И всегда вечерами мечтала, что смогу уехать, буду сильной, смогу жить одна… Но на утро вновь принимала жизнь такой, какая она есть. Смирилась со своей слабой бесхарактерной личностью.
Обычно я просто читала книги, делала уроки или смотрела фильмы. До тех пор, пока не приходил отец или не нужно было идти на занятия.
А ещё я рисовала. Много рисовала. Не сказать, что была особо талантливой, но и откровенных каракулей не изображала. Рисование стало для меня отдушиной. На бумагу я могла выплеснуть боль и разочарование, даже протест. Моими любимым героями были сильные самодостаточные личности, которые толпами крушили врагов.
Да, каюсь — книги фэнтези я тоже читала. И хоть в них всё насквозь фальшивило — это было намного лучше, чем моя реальность. Вот я и иллюстрировала книги, добавляя что-то своё. Рисунки я прятала в папку. И старалась никому их не показывать.
В продвинутом университете, куда меня отправили после школы, намеренно ни с кем не сближалась — отец ещё раньше предупредил, что не потерпит, чтобы я водила знакомства с кем-то, кого он сам не одобрил. Почти год так проучилась. Так и жила, вернее существовала.
На полочке в моей ванной стояли валерьянка, пустырник и ещё много разных антидепрессантов. Они всегда были у меня с собой. Может, я слегка и превышала дозу, но только они помогали мне по ночам уснуть, а днём смириться с миром, где меня никто не любит, и я никому не нужна… Хотя, нет. Был ещё человек, которому я не безразлична.
Она папина сестра. Двоюродная, кажется… Её зовут Жанна. Она была пару раз у нас в доме на папочкиных приёмах, и единственная из гостей обращала на меня внимание. С ней было уютно, и чувство неловкости быстро проходило. Я даже несколько раз была у неё дома.