Страница 158 из 216
‑ Настала очередь знаменитого Калрингера. – Объявил Нуаркх, отставляя опустошенное блюдо дорожных припасов. ‑ Родился он с именем Рен Калти и, подобно Яроокому, предпочел внушительный псевдоним.
‑ Слышали Синскую повесть о “Звере изувеченного леса и перламутровом Синглинге”? – Поинтересовался Нуаркх, сосредоточиваясь на изображении тонкой бордовой книжки. На кожаной обложке темнел горбатый зверь, источавший клубы дыма, и сверкал янтарный Синглинг, рассеивающий тень.
‑ Я храню отпечаток воспоминаний моего брата, который глазел на Синглинга из колыбели. – Раздался печальный голос Хенши. Тоннельник ухмыльнулся и присмотрелся к бледному, нечеткому образу, который плели воспоминания древнего стража. Чуткие глаза малыша синита без труда пронзили плетение кроватки и вечернюю тень. Не моргая, они уставились на крупного Синглинга, чья волнистая шерсть излучала мягкое свечение и переливалась роскошными платиновыми бликами. Вытянутая морда поворачивается к крохе, и взгляд глубоких агатовых глаз дарит покой. Нуаркх не вытерпел и присвистнул от смеха, прежде чем видение рассеялось.
‑ Мы слышали лишь поверхностные пересказы. – Признался хор заинтригованных Аргийцев.
‑ Не переживайте, я упомяну все важные детали. – Прощелкал Нуаркх, прикладываясь к горлу очередной бутылки. Каждый глоток становился рябью на его зреющем видении.
‑ Какое отношение событья на Сине имеют к Ренмайеру Калрингеру? – Настороженно поинтересовался Хенши.
‑ Эта история запечатлела Калрингер в неожиданном амплуа. – Отозвался Нуаркх и сухо усмехнулся, выдыхая обжигающие алкогольные пары. ‑ Позвольте мне нарисовать вам картину…
Земля укрыта пестрой пеленой раскидистых крон охряного, аквамаринового и множества других цветов. Острые скальные пики выныривают из переплетенных ветвей и плотного тумана, чтобы подставить солнцу кричаще яркие склоны. Дымчато-белое светило, неизменно висящее впереди, сияет из-за пелены жемчужных облаков. Создатель величественно обходит владения, раскидистые кроны едва дотягиваются до щиколоток неестественно тонких лап. Тело Сина окутано прохладной дымкой и лес кипенно-белых остролистов с полосами насыщенно-синих зарослей. За зарослями мерцают огни священных городов и храмов. Когда изящный гигант заслоняет солнце, в его Мире наступает ночь и раздаются нежные колыбельные песни.
Кажется не самым плохим уголком четырех миров, верно, Аргиец? Но эта иллюзия исчезнет, если спуститься в мрак под сенью леса. Сцепленные ветви поглощают свет. Редкие прорвавшиеся лучи впитывает завеса удушающей пыльцы и влажного тумана. Мощные деревья, перетянутые силками подрагивающих лиан, различимы только по мерцающим полосам, которые бегут в трещинах коры. Стволы облепляют пышный мох, плоские шляпы грибов и гроздья ульев, набитых ядовитыми тварями. В густых зарослях таятся существа, от запаха которых скулят грозные мракозвери. В паутине шипастых ветвей рыщут кожистые долговязые твари, обманчиво похожие на туземцев. Они заманивают в ловушку отчаянными призывами, которые слышали от прошлых жертв.
‑ Даже деревья опасны в этом проклятом Мире. – Добавил Нуаркх и брезгливо вздрогнул. Новые воспоминания заполнял затхлый дух древней чаши и ледяной дождь, сочащийся сквозь швы промокшей одежды. Грязно-желтый глаз наблюдал за дюжиной сгорбленный спин, которые плелись впереди, растворяясь в тумане и непроницаемых тенях. В руках и лапах исследователей горели изумрудные факелы. Огонь шипел и откашливал облака черной гари, но упрямо отказывался гаснуть. Первым ступал грузный великан. Сучки и обглоданные кости щелкали под тяжелыми сапогами, а ветви шуршали по широким плечам. Понурую голову окружал ореол мерцающего тумана, напитанного свечением голубых глаз.
Внезапно раздалась какофония громкого треска, скрежета и щелчков. К изможденной группе бросились узловатые пальцы алых ветвей, которые мгновенно оплели одного из исследователей. Грудная клетка глухо хрустнула, изо рта хлынула голубая пена и лоскуты лопнувших легких. Видение обернулось темнотой. Прояснившись вновь, оно показало пальцы Нуаркха, подрагивающие в неестественном положении. Задержав дыхание, тоннельник оперся на короткую алебарду и по очереди их вправил. Спустя секунду взгляд избавился от пульсирующей поволоки боли и поднялся на нестерпимо яркие глаза Ткача, обрамленные насыщенно-синей кожей. Острые черты Калрингера пересекали глубокие бледно-серые борозды, исчезающие в седеющей черной бороде. Фигуры в плащах не отходили от нависающего Лим’нейвен, их клинки и топоры тонули в мареве пульсирующего голубого света. У ног исследователей распласталось алеющее тело пугающей твари, стискивающее искореженное тело мертвого товарища. На влажной древесине дымятся глубокие зарубки, подведенные язычками голубого огня. В глубине ствола затихают конвульсии скользкой плоти. Створки огромного ониксового моллюска вяло стучат по основанию ствола.
‑ Из такой древесины, к слову, сделан стол, за которым мы сидим. А теперь представляю последнюю зарисовку моей экспозиции – очень редкое зрелище. Нуаркх карабкается по почти отвесному склону. Позади раздается оглушительный рокот, ударная волна вминает его в холодный камень. Челюсти медленно отрываются от земли вместе с непроходимой чащей, растущей на лоснящихся деснах. Из захлопывающейся пасти вываливаются пласты плодородной почвы, высыпаются коренастые деревья и грозные хищники, которые кажутся не больше пылинок. Челюсти исчезают за клубами взметнувшегося мусора, а затем неторопливо перемалывают лес и его обитателей.