Страница 77 из 93
- Ответь, пожалуйста, зачем? – спрашивал Арик.
- Отец серьезно болен. Ему следовало бросить учить намного раньше, да только он все храбрился, все откладывал на другой раз. Не было никаких предвестий, и вдруг – началось. Как бывает у всех, кто живет в Oblivion.
- Ты знаешь не хуже меня, что эта болезнь неизлечима, - в голосе Арика слышалось сожаление.
- Я думал также, пока это не случилось с отцом. Тогда я понял, отчего все так цепляются за надежду – слабую, призрачную, как ускользающее дуновение ветерка. И я тоже пытаюсь ухватится за этот ветерок. Жизнь не стоит на месте. Появляются новые способы лечения, ведутся изыскания, наши врачи ездят по миру, набираясь опыта в других странах.
- Если ты продолжишь добывать средства на лечение отца тем же способом, то и закончишь, как он.
- Все, что он делал, было ради меня: все его жертвы, все труды. Плохим же я буду сыном, коли отплачу черной неблагодарностью.
- Я готов помочь, ведь твой отец мне не чужой.
- И без того я слишком многим тебе обязан. Я хочу знать, чего стою без твоего покровительства.
- Ты противоречишь сам себе: говоришь о неблагодарности, но одновременно жаждешь утверждения. У меня есть средства, которые я рад пустить на благое начинание, а ты из гордости отвергаешь помощь и делаешь только хуже: и отцу, и себе, и мне.
- Но ты же не веришь в результат лечения!
- Неужели твоя вера столь слаба, что ее не достанет на двоих? Я не готов потерять еще одного друга.
Содержание их беседы показалось мне неясным, но вникать не хотелось. Довольно было уже того, что братья вновь разговаривали. Правда, радоваться за них я не мог. Точно ледяная ладонь сдавила мое сердце, которое под коркой льда закаменело, утратив способность чувствовать. Мысли текли вяло, отмечая события, но не откликаясь эмоциями. Из-за этого мир вокруг, невзирая на ясную погоду, сделался тусклым, как бывает во время солнечного затмения. Мне думалось, будто война закалила мою душу к потерям, но оказалось, я ошибался.
Когда я уже собрался было садиться в экипаж вослед за Янусей и Пульхерией Андреевной, меня окликнул Лизандр с просьбой повременить.
- Поезжайте, мы подвезем Михаила до Небесного чертога, - сказал он Звездочадским.
И хотя им не к кому было торопиться, мать и дочь покорно последовали его воле. Смерть Габриэля сделала их безучастными к происходящему, они существовали внутри себя, в воспоминаниях, позволяя другим руководствовать своими внешними действиями. Вслед за черной коляской Звездочадских тронулась мышастая лошадка князя, увлекая за собой богатый экипаж, в привычной тесноте отправились прочь граф Солоцкий с дочерьми, Гар, продолжая что-то горячо доказывать, сел к Арику, жестом отсылая своего кучера.
Смолк стук колес, кладбище потихоньку пустело. Мы с Лизандром стояли возле ограды, провожая взглядом отъезжавших. Ветви ракит над нами плакали о вере и вечности; солнце взбиралось к зениту, обливая горячим золотом замшелые камни надгробий, покосившиеся и новые кресты, обвивавшие ограду плети девичьего винограда и неизменную в любой части света кладбищенскую крапиву. Легкий ветерок ерошил белокурые волосы пиита, трепал полы его одежды. Лизандр выглядел потерянным. В черном сюртуке строго кроя, без каблуков, без кудрей он казался совсем земным – невысокий полный молодой человек с мягкими чертами лица и мечтательным взором.
- Вы вскоре уедете? – спросил он напрямик.
- Право, теперь не знаю. Боюсь, в нынешних обстоятельствах мой поспешный отъезд будет неуместен – оставить Январу Петровну и ее матушку наедине с бедой еще большая трусость, чем побег с поля боя. И, кроме того, я обещал Габриэлю поддержать его родных.
Я не стал рассказывать Лизандру о своих трудностях с врачебной комиссией, позволявших мне продлить пребывание в Мнемотеррии.
- Могу ли я попросить дать мне знать, когда вы определитесь насчет даты отъезда? Мне хотелось бы ехать с вами. Я ничего не видел в жизни, кроме Мнемотеррии, и больше не хочу откладывать отъезд на потом, ведь потом так легко обращается в никогда. Вы ведь не сочтете за труд помочь мне освоиться за стеной или, быть может, сведете меня с людьми, которые смогут побыть моими проводниками?
Мне подумалось, что действительная причина его отъезда была не той, какую он назвал теперь, а той, невольным свидетелем которой я стал на балу у Магнатского, но это ничего не меняло. Лизандр хотел ехать со мной, и мне ничего не стоило оказать ему такую услугу.
Я обещал, равно как обещал сохранить содержание разговора между нами.
– Не то меня начнут наперебой отговаривать, а я не смогу отказать, и придется оставаться, чего мне совершенно не хочется, - виновато улыбнулся Лизандр.
Вечером я сел привести в порядок записи в своем дневнике, который забросил из-за последних событий. Я излагал неспешно и обстоятельно, и с каждым написанным словом боль из моей души точно перетекала в чернила, а затем плотно оседала на листы бумаги. Мерные движения руки, скрип пера, сторонний взгляд уже не участника событий, а простого читателя позволили мне примириться с произошедшим. В нашем с Габриэлем знакомстве было много светлых моментов, и доведись мне прожить жизнь повторно, я ни за что не отказался бы от этой дружбы, несмотря на печальный ее конец.