Студёное море

– Скоро? – показывая глазами на живот жены, спросил он.

– Скоро, милый, потерпи ещё недельку-две.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Не волнуйся, Алёша.

Алексей Васильевич лег на кушетку и, глядя в потолок, задумался. Воевода любил это время, когда Оля сидела рядом и вышивала, а он мог подумать о делах и помечтать о прошлом и будущем Севера…

Из поколения в поколение русские люди продвигались на северо-восток, шли навстречу солнцу в поисках новых земель, охотничьих угодий и промыслов. Воинственные дружины казаков, небольшие группы бездомных мужиков и ремесленников на свой страх и риск проникали за Урал-камень по большим и малым рекам, на ветхих лодках и плотах плыли на север, на стареньких кочах и ладьях преодолевали бурные проливы и огромные ледяные просторы Студёного моря. И там, где оседали эти мужественные люди – землепроходцы и мореходы, – закипала новая жизнь, возникали новые промыслы и новый хозяйственный уклад. Снаряжением таких экспедиций занимались обычно умные и дальновидные государственные деятели или богатые купцы и промышленники. «Удастся ли мне покорить Студёное море и найти на Новой Земле серебро?» – спрашивал сам себя воевода и сам себя успокаивал: «Не берись за гуж, если сам не дюж».

– Вчера вечером по твоей просьбе приезжал доктор Браун, – сказала Оля. – Ты был уставшим, рано лег спать, и я не стала тебя беспокоить.

– Что он сказал?

– Сказал, что у меня все нормально, но рекомендовал больше быть на свежем воздухе. Я гуляю во дворе, но там собаки, которых я боюсь.

– Будем гулять вместе или ездить в экипаже к морю, – пообещал Алексей Васильевич. – Хочешь, поедем сейчас?

– Хочу, – с радостью ответила Оля. – А то я живу, как птичка в клетке…

Когда садились в карету, светило яркое солнце, но через несколько минут брызнул мелкий дождь.

– Теперь, Оля, дожди будут нашими постоянными спутниками, – заметил Алексей Васильевич. – Весной дожди и шквалистые ветры являются любимцами Студёного моря…

Порфирий свернул на главную улицу Архангельска, ведущую к Двинскому заливу, и Оля с любопытством стала рассматривать город. Его грязные и узкие улицы с одноэтажными деревянными домами ей ещё тогда, в день приезда, не понравились. «Не город, а большое село», – думала Оля, прижимаясь к мужу. Он достал шаль и прикрыл её колени.

На улицах – ни души! Город будто вымер… Но стоило подъехать ближе к Двинскому морскому порту, как все изменилось: приказчики, бородатые купцы, ярыжники, мастеровые – все куда-то спешили. На красавице Северной Двине медленно покачивались иностранные шхуны, поморские ладьи и кочи.

Из Соломбалы в город по широкой протоке спешили лодки и карбасы с горожанами. «Вот, оказывается, где настоящая жизнь города!» – подумала Оля, вдыхая новые для нее запахи, характерные для приморских городов. Это были запахи пиловочного соснового леса и душистой смолы, дегтя, пеньки, парусины, рогожи, соленой рыбы.

Из-за туч выглянуло солнце, дождь прекратился. Со стороны моря подул легкий бриз, и Оля с наслаждением вдыхала душистый запах янтарной смолы и морских водорослей.

После конной прогулки Алексей с Олей сделали и получасовую пешую прогулку вдоль песчаных дюн Белого моря. Прогулкой Оля была весьма довольна.

– Это уже другой город, и он мне теперь нравится, – уверенно шагая с мужем под руку, сказала Оля. – Я слышала, что его постройка здесь, у Белого моря, связана с именем Ивана Грозного.

– Да, ты права. Вот как это было: штормовой ветер, разыгравшийся в конце августа 1553 года в Белом море, загнал в устье Двины английский корабль. «Нет худа без добра» – подумал капитан корабля Ричард Ченслер и объявил себя послом Англии. Тогда холмогорцы рассудили мудро и заявили капитану: «Место посла в Кремле!». Бедному Ченслеру пришлось отправиться в Москву и предстать перед очами грозного царя. Иоанн Васильевич посчитал, что торговля с англичанами пойдет на пользу России, и приказал построить на севере морской порт. Так в 1584 году в тридцати верстах от Архангельского монастыря был заложен новый морской порт, а ещё через три года из Холмогор перевели сюда всю морскую торговлю. Новый город назвали Архангельском.

Пока воевода с женой гуляли по берегу и между песчаных дюн, наслаждаясь запахами моря, Порфирий решил на минуту заглянуть в харчевню, просто так, посмотреть… В харчевне на берегу Двины было много народа: приказчики, мореходы, ярыжки, толмачи, девки. Пили пиво и крепкую пенистую брагу. Закусывали ржаным хлебом, квашеной капустой, солеными огурцами, репой и рыбой. Рыбы было навалом: соленая, копченая, вяленая, вареная, жаренная – на любой вкус! «Живут же люди! – удивился Порфирий и быстро вышел из харчевни. – Упаси Бог с такими якшаться. Оставят без экипажа».

Сидя на облучке, конюх с интересом смотрел, как между пристанью и Соломбалой постоянно снуют барки, поморские ладьи и кочи, на которых купцы завозили на склады свои товары для меновой торговли с северными инородцами – ненцами, юкагирами, ламутами. На эти товары они покупали у них для дальнейшей продажи в Московии и за границей шкуры белых медведей, оленьи рога, моржовую кость, ворвань, шкурки голубых песцов, меха белок, соболей и лисиц.

Порфирий смотрел на все это и удивлялся, как можно разобраться в такой толчее. Он привык жить в спокойном ритме, в окружении хозяина с хозяйкой, жены и лошадей.

Домой вернулись к ужину.

Прошла ещё неделя. Накануне родов хозяйка дома Марья Игнатьевна долго беседовала с Олей, делясь с ней опытом в таких важных для жизни ребенка и роженицы делах.

– Принимать роды пригласим бабку-повитуху Марьяну. её у нас весь город знает. Сколько детей она вывела в жизнь и не сосчитать, – убеждала Олю хозяйка дома. – А этот немец Браун, может, и хороший доктор, но уж слишком любит деньги. Мне не жалко денег, но в таких случаях нужна душа. А Марьяна все делает бескорыстно, от души. Помогает и богатым, и бедным. Да и руки её творят чудеса, словно святые иконы, намоленные в церкви. Единственная у нее слабость: после рождения ребенка она выпивает чарку красного вина. А если будет двойня – то две.

Посоветовшись с мужем, Оля согласилась с предложением Марьи Игнатьевны.

Роды прошли благополучно.

– А ты, родимая, кричи громче, не стесняйся. Сразу станет легче, – причитала бабка-повитуха, нежно обеими руками поглаживая округлый продолговатый живот роженицы. – Будет девочка, по животу вижу.

И не ошиблась…

В это время Алексей Васильевич пребывал в соседней комнате и не находил себе места: то сидел на стуле, закрыв лицо руками, то вставал и быстро ходил по комнате, то молился и просил Бога о помощи… Успокоился он только тогда, когда услышал плач ребенка.

Дочь назвали Еленой. Основных на то причин было три:

во-первых, в честь её прабабушки княгини Елены Дмитриевны Дроновой;

во-вторых, она родилась красивой, словно сказочная Елена Прекрасная;

в-третьих, молодожены ещё раньше договорились: если родится дочь, то назовут её Еленой, а если сын, то Алексеем.

В первые дни рождения дочери Алексей Васильевич не спускал с рук свою кроху.

– Моя красавица! – покачивая её на руках, приговаривал он.

И действительно, Елена была хороша: из-под её красивого с вышивкой головного чепчика выглядывала прядь тёмно-коричневых волос, голубые большие глаза прикрывали длинные ресницы, тёмные брови были вразлет, как у парящей в небе птицы, розовые выпуклые губки сложены бантиком.

Оля тоже много занималась дочерью и была от нее без ума. По свету Марьи Игнатьевны, в помощь молодой маме воевода сразу же пригласил добрую женщину средних лет из прислуги купца.

Родилась Елена утром 14 апреля 1650 года. Через неделю, когда Оля совсем оправилась после родов, родители повезли дочь в храм Пресвятой Богородицы крестить. В качестве крестных выбрали молодого Старостина Данилу и подругу его жены Анну, дочь известного в Поморье купца Спиридона Маркова.

По случаю крестин дочери Алексей Васильевич пригласил в гости многих известных в городе купцов и промышленников, а также высших чинов из числа священнослужителей, включая архиепископа Серафима и митрополита Филиппа.