Азиман

Тишина. Затем в дальнем и темном конце огромного зала угадывается какое-то шевеление, слышен металлический лязг.

― Евгений Борисович, это вы? ― голос тихий, приглушенный, приятный.

― Ститха, меня ранили…

― Что же вы, Евгений Борисович, так неосторожно? Разве вы не предвидели этого? ― кусок темноты в темноте приближается, проясняется силуэт, и становятся видны лапы с когтями, горят желтые глаза, поблескивают ряды зубов.

Дракон.

На шее шипастый ошейник, тянется толстая цепь, лязгая металлом по камню пола.

― Я не думал, что он так решительно…

― Разве не говорил я вам, что эти игры нередко смертельны? Да вы, Евгений Борисович, совсем бледны…

― Да, ушел в последний момент… И, похоже, потерял много крови…

― Да, кровью от вас пахнет на весь зал… И пол заляпали, непорядок…

― Ты поможешь мне, Ститха? Больше мне некого просить, а сам отсюда я не выберусь.

― А не забоишься поближе ко мне подойти? ― в голосе дракона слышна легкая насмешка.

― Не смогу. Я не уверен, что смогу сейчас сам встать.

Дракон подходит так близко, что цепь натягивается, но остается еще метров восемь. Поворачивается, так что черный чешуйчатый хвост оказывается прямо рядом с Азиманом. Тот здоровой рукой хватается за гребень. Дракон подтаскивает его к себе.

― Вкусно пахнет… Кровь, мясо… ― тихо говорит дракон. Наклоняет голову к Азиману, выдыхает какое-то длинное и невнятное слово, которое звенит по всему залу, отдается в каждой косточке, и тут же, немедленно, выпадает из памяти. Слово было, слова нет.

Азиман удивленно смотрит на совершенно здоровую руку.

Поднимает глаза на дракона, видит прямо перед собой заслоняющую всё приоткрытую пасть. Осторожно отползает, не вставая. Дракон ухмыляется, показывая множество зубов, и отходит назад.

― Не боись, не укушу.

― Спасибо, Ститха, ― Азиман встает и низко кланяется.

― Не за что, Азиман, ― дракон отполз метра на три назад, теперь видна вся морда. Дракон огромен, чешуя черная, потертая, в шрамах. Глаза пронзительно желтые. Пасть полутора метров в длину, множество желтых зубов, небольших, размером с ладонь.

― Прошу снисхождения мудрого к невежде, скажи мне Ститха, чем мне отплатить тебе? Ты спас мою жизнь.

Дракон ухмыляется.

― Осторожнее с такими словами, Азиман. Можно ведь и в самом деле задолжать больше, чем у тебя есть.

Азиман кивает.

― Ты пока не обижал меня, Ститха, даже когда я делал глупости.

― Я развлекался. Мне скучно здесь, Азиман. А ты играл со мной в шахматы, хотя до сих пор и не решался подойти ближе.

― Я уже почти не боялся тебя, Ститха, но ты сам учил меня быть осторожным.

― И ты не усвоил урока…

― Но я погиб бы, если бы не подошел…

― Нет, тебя не подстрелили бы, если бы ты был осторожен, ― дракон ухмыляется.

Азиман молчит, думает. Потом кланяется еще раз.

― Я чуял опасность, знал, что она велика, но не поверил сам себе, думал, что простой ловкостью смогу избежать её.

― Ну, ты избежал…

― Да, и все таки, чем я могу помочь тебе, Ститха? Хочешь, я принесу болгарку и срежу твой ошейник?

Дракон молча и странно смотрит на Азимана.

― Я прощаю тебя, Азиман. Твои слова порождены невежеством. Я служу Императору, и буду стеречь его покой, до тех пор, пока он не проснется.

― Слава Императору, ― тихо говорит Азиман.

― Воистину, ― дракон кивает громадной головой, молчит пару секунд и снова произносит какое-то слово, так же быстро улетучивающееся из головы.

Прямо перед ним появляется шахматная доска с фигурами, искусно вырезанными из нефрита и слоновой кости.

― Хочешь расплатиться, Евгений Борисович? ― улыбается дракон, и Азиман кивает.

Дракон берет белую пешку двумя когтями и двигает её на две клетки вперед.

Азиман секунду колеблется, затем подходит к доске, берет черную пешку, перетаскивает её на две клетки вперед.

Дракон смотрит, как Азиман с трудом тащит каменную фигуру, высотой ему до колена, и фыркает.

― Я ценю демонстрацию доверия, Азиман, но, мне кажется, тебе проще будет, как прежде, диктовать мне ходы, чтобы я двигал фигуры. Или ты собрался совместить качалку с интеллектуальными играми?

Юля плачет, Лена плачет, Вика спит. Нормальным, человеческим сном, а не странным ступором. Поела, рассказала про странный сон, в котором она играла в домике, и уснула.

Устала. Истощена за эти две недели, ведь и не ела почти, и спала условно… Но вообще — все ведь кончилось!

Странная беда — неизвестно откуда налетела, непонятно как прошла.

Жестоко ударила по семейному бюджету — медикам ушли все сбережения и пришлось ещё кредит взять… Хорошо, хоть колдун этот обошёлся всего пятеркой…

Елене Николай рассказал все. Юле… Надо подумать. Она и так после всей этой истории нервничает… Надо ли ей рассказывать, как Николай, дрожа коленками, кровавым платком колдовские руны стирал?

Колдовские руны… Кто, интересно, их нарисовал?

И откуда, интересно, этот Азимут, или как там его, про них узнал?

Это же ведь не просто “порча”, это ж чуть не умерла девчонка!

Сперва, вгорячах, Николай даже подумал, что Азиман (да, не азимут, Азиман… погуглить, что-ли, что это значит?) сам и навел порчу, но… Тогда зачем он из пачки только пять купюр достал? Мог и всю забрать, или, если уж хотел впечатление произвести, половину.

Значит, в городе есть, как минимум, ещё один колдун, не гнушающийся наводить смертельную порчу.

Николай сидел с Женькой в баре, оставил баб плакать и радоваться, пошёл отмечать выздоровление… а на самом деле как-то упорядочить бешеный поток мыслей, непонимания, удивления… и ужаса.