Пока мы будем летать

Эйприл

— Тебе не обязательно было подвозить меня. Я могла добраться и пешком, — сухо отмечаю я, когда машина останавливается.

Это был первый раз, когда я ехала в пикапе Фостера. Как я и ожидала, здесь пахнет не весьма приятно — маслом, мазутой и почему-то свежескошенной травой. Тем не менее, здесь чисто. Чистое стекло, чистое зеркало, чистые сидения… Ехать в этом автомобиле оказалось весьма удобно, к моему же удивлению.

— Тебе не обязательно было садиться, если ты не хотела ехать, — Стюарт глушит мотор и широко улыбается, глядя на меня. Теперь он снова милый, порядочный парень, который уже за две минуты разговора мог бы понравиться любой матери, что желает своей дочери хорошего будущего.

Я перевела взгляд на него. Разве у меня был выбор? На мне белое твидовое платье до колена. Если учитывать, что это платье сшила моя бабушка для Харпер, когда ей было ещё пятнадцать, то оно выглядит вполне прилично. Для воскресного похода в церковь оно просто идеальное. Также помимо этого на мне зимние тяжелые сапоги и старое темно-синее мамино пальто, которое я имела смелость достать из кладовки «ненужных вещей». Харпер была права, в нем ещё прохладно, но я изменила бы себе, если бы не сделала наоборот.

Уже несколько дней подряд идет сильный дождь. Он так сильно стучит в стеклянные окна, что мне очень тяжело уснуть. Вот и сейчас из-за ночной бури я плохо выспалась. У меня мешки под глазами, кажется, такие большие, что в них можно продукты из магазина нести.

— Если бы я хотела выглядеть, как свинья, то я бы обязательно пренебрегла бы твоим предложением. Но вместо этого… Ладно, просто спасибо, — говорю наконец я, когда понимаю, что уже начала противоречить себе самой.

Мы оба выходим из машины, и я рада, что мои ноги грузнут в гравии, а не в болоте. Мишель ещё нет, хотя я замечаю, как много людей идут сюда. Я даже не знала, что у нас в городе так много верующих католиков. Что я делаю среди них?

— Как там Харпер? — спрашивает Стюарт, когда подходит ко мне. Мы оба опираемся на машину. Его плечо касается моего, но я не делаю попытки увеличить расстояние между нами.

— Сегодня утром, когда я уходила, она спросила: «Разве ты не атеистка?», — мы оба засмеялись.

Смотрю на проходящих мимо людей, а они смотрят на нас. Среди них есть дамы, что часто заходят в магазин. Они загадочно улыбаются, проходя мимо нас. Это заставило меня всё же немного отодвинуться от Стюарта.

— Боишься, что они подумают, будто между нами что-то есть? — он заметил. Почему-то за этот один шаг мне стало стыдно перед ним. Мои щеки вмиг покраснели, выдавая меня. Надеюсь, я смогу это свалить на холод. В этом пальто мне действительно прохладно.

— Нет, — опускаю глаза вниз и смотрю на свои старые ботинки. Однозначно в следующем году мне нужно купить новые. Эти уже совсем стерлись. — Почему я должна беспокоиться о том, чего нет? — пожимаю плечами, а затем поднимаю голову совсем вверх. Небо выглядит грустно. К счастью, дождя больше нет. После столь длительных ливней чувствую, что и дышать вроде бы легче. Но серая пелена, окутавшая небосвод, всё равно немного давит. — Хотя, знаешь, что меня беспокоит? — я перевела взгляд на парня. Он заметно напрягся. Может, он знает, что я знаю, будто это сделал он? В любом случае, спросить я собираюсь о другом. — Почему ты такой разный? Типа, когда мы остаемся наедине, ты становишься таким… Плохим, что ли? А сейчас ты просто идеальный соседский мальчик, — кажется, такого рода вопроса Стюарт явно не ожидал. Я заметила тень облегчения на его лице.

— Я всегда одинаковый. Это ты видишь меня в разных ситуациях по-разному, — парень ухмыляется, оставляя меня с ещё большим количеством вопросов. — Привет, Мишель! — вскрикивает он в следующую секунду, и я подпрыгиваю на месте.

— Разве я не говорила, что буду ждать вас внутри? — Мишель указывает на церковь, напротив которой мы остановились. Людей уже не так много, но я чувствую нарастающее волнение от того, что они все уже внутри. И мне предстоит зайти туда и снова встретиться с ними. Какой кошмар. Надеюсь, семья Мишель расположилась ближе к выходу.

В отличие от меня, Мишель решила не изменять себе и выбрала свой обычный стиль в одежде. На ней были черные джинсы с дырками в области колен и чёрная футболка с эмблемой одной из её любимых рок-групп. Когда я впервые увидела её не в школьной форме, а в повседневной одежде, то была немало удивлена. Помимо этого стиль Мишель включал в себя обведенные чёрной подводкой глаза, из-за чего я подписала её в телефоне, как «Панда». Наверное, в её косметичке только и есть разные оттенки чёрной подводки, ведь другой косметики на её лице я никогда не видела. Хотя сейчас она без косметики, её белоснежные волосы завязаны в высокий хвост, и эта девушка лишь издали напоминает Мишель Шепард, которую я успела узнать.

— Я так рада, что вы приехали вместе, — тихо шепчет девушка явно не мне. Мысленно закатываю глаза и делаю вид, что ничего не слышала.

Когда мы заходим в церковь, меня охватывает дрожь. Последний раз я заходила сюда под руку со своей матерью. Сколько лет уже прошло? Четыре? Или уже пять? Ни одного звонка, ни письма. Я даже не знаю, жива ли она ещё. Неимоверно скучаю по ней. Скучаю по разным делам, которые мы делали вместе. По времени, которое мы проводили вместе. По секретам, которые были лишь у нас…

Когда мы идем по дорожке вперед, я представляю, как много лет назад, моя мать в белом подвенечном платье шла к алтарю, где её ждал отец. Я не раз пересматривала видео со свадьбы. И каждый раз, смотря на её улыбку, не могу определить, была ли она действительно счастлива в той момент. Потому что каждый последующий день жизни с отцом она называла адом.

Здесь приятно пахнет воском и ладаном. Проходя мимо болтливых сплетниц, стараюсь пропускать мимо ушей их перешептывание. Может, они обсуждают меня, а может, и Харпер, а может, и мою мать, которую уже давно не видели в городе. А может, и соседского мужа, которого нашли пьяным в канаве? Или безуспешную дочь женщины напротив, которая забеременела в шестнадцать лет, не успев выпуститься со школы? К сожалению, таких случаев у нас в городе хватает. Я пропускаю это мимо себя, но лишь потому, что заворожена этим местом.

Мы садимся не настолько далеко, как мне этого хотелось бы, если вообще не сказать, что довольно близко. Миссис Шепард обняла нас, как своих детей, и поцеловала в обе щеки, не жалея своей помады. Мне от этого стало даже немного неловко, но, похоже, для неё это в порядке вещей. Мистера Шепарда нет. Мишель сказала, что он уехал в командировку на неделю. Младший брат девушки даже не взглянул на нас, когда мы подошли. Похоже, он не был заинтересован в этом действии. Он незаметно играл в Subway Serf на телефоне, чем показывал свое безразличие к происходящему.

Я удобно расположилась между Стюартом и Мишель. Мы сидим с самого края. Миссис Шепард раздала нам молитвенники, поддерживая свой образ «матери года».

С балкончика, расположенного над алтарем, играет музыка. Скрипка. К ней присоединяется виолончель. Совсем тихо играет рояль. Трубач пока стоит без дела. Но я знаю его партию на память. Знаю, когда должна играть скрипка, по каким нотам играет рояль, когда должна вступать виолончель. Пятый инструмент стоит без дела. Почему его всё ещё не убрали? Я надеялась, что его выбросят, сожгут, но он стоит на прежнем месте, дожидаясь чего-то.

— Почему эта арфа стоит здесь всегда? На ней же никто не играет, — спрашивает Мишель, которая, кажется, проследила за моим взглядом. Я теряю фокусирование и обращаю свое внимание на девушку. Пожимаю плечами, улыбаясь. Откуда мне знать?

Чувствую, как Фостер сверлит меня взглядом. Он осуждающе качает головой, но ничего мне не говорит. В любом случае, его это не касается. Его вообще не касается что-либо происходящее в моей жизни. Кроме того дерьма, которое я отгребаю благодаря его неудавшейся шутке.

Но когда я смотрю дальше, то замечаю на другой стороне сидящего Дональда Николса. Он осматривается вокруг, пока не встречается взглядом со мной. Похотливая улыбка украшает его лицо. Я будто снова чувствую его влажные руки на своем теле. Его грязные слова эхом отбиваются в моей голове. И внезапно мне становится слишком тесно в собственном теле.

Не могу вспомнить. Кажется, я не замечала Дональда всё это время в школе в силу своей невнимательности или он действительно не приходил всё это время. В любом случае ему, похоже, вовсе не жаль за содеянное. А к моему счастью, никто не упоминает об этом. Не мешало бы ещё и самой забыть об этом.

— Эй, — Фостер толкает меня локтем в бок, отвлекая. — Не обращай на него внимания.

Мне сложно даже представить, что такие люди, как Дональд вообще верят в Бога и ходят в церковь. Рядом с ним сидит девочка лет тринадцати. Скорее всего, его сестра. У них есть внешние сходства. Что, если бы я подошла к ней и рассказала о том, каким на самом деле является её брат?

Священник начинает свою воскресную проповедь. Музыка стихает, но в моей голове, кажется, звучит арфа. Смотрю вперед, но перед глазами пелена. Эта арфа принадлежала моей прабабушке. А до этого она принадлежала ещё кому-то. Мама говорила, что не знала всей истории. Ей её не рассказывали. Но в этой же церкви на ней уже несколько поколений подряд играли бабушка, мама, а затем я. Это она научила меня играть. «Харпер злится. Упрямая девчонка. Хочешь, я научу тебя играть?» — спросила как-то раз меня мама. Я тоже не хотела играть, но не хотела расстраивать её. Я не хотела, чтобы она относилась ко мне так же, как к Харпер. Я хотела, чтобы она меня любила.

Когда она ушла, я хотела разбить инструмент вдребезги. Не могла смотреть на чёртову арфу. Не могла играть на ней и перестать думать о ней. Почему она не взяла меня с собой? Я же не такая, как Харпер.

Не слышу ничего, что происходит вокруг меня. Подняв голову вверх, поджимаю губы и пытаюсь побороть своих демонов. Нужно ли мне отпустить её? Или надежда ещё есть? Скорее всего, я просто больше никогда не вернусь сюда и всё. Мишель поймет. Фостер уже понимает. Он держит меня за руку прямо сейчас. Чувствую тепло, которое он отдает мне.

Эллисон, Хлои, Дэниел и Уоренн. Они заметили меня. Они смотрят на меня. Не с ненавистью, как я ожидала. Скорее с сочувствием. Может быть, даже с любовью. Лиззи всегда говорила, что дружба с ними вне выступлений мешает моей репутации. Когда я забросила игру на арфе, она сказала, что это всё равно было старомодно и никому не интересно. Она сказала, что парни вроде Зака не встречаются с девчонками, что играют по воскресеньям в церкви на арфе.

Хлоя махнула мне рукой. Почти незаметно, но я увидела. Эллисон сразу схватила её за руку, будто та сделала безрассудный шаг, о котором они не договаривались заранее.

Хочу забыть о Лиззи, о Заке, о Дональде… О всех этих людях, мысли о которых уже вызывают у меня нежелание жить.

Мне становится невыносимо жарко. Почему я не сняла пальто сразу? Чувствую необходимость покинуть это место, выбежать на улицу и вдохнуть немного свежего воздуха, но зажатая между Мишель и Стюартом, даже не двигаюсь.

Когда мы открываем молитвенники и принимаемся за молитву, я лишь открываю рот, выпуская наружу пустые звуки. С чего мне верить в Бога? Учитывая то, что он дал мне, невера в него — самое малое, чем я могу отплатить ему.

Мои щеки уже стали такого же цвета, как и волосы. Чувствую, что мне нужно выбраться отсюда побыстрее, иначе я просто сгорю. В воздухе тают приятные мне запахи, и теперь я просто чувствую человеческий дух, который пахнет отвратительно. Это запахи притворства и лжи. Как можно молиться за свое благополучие, желая другим зла?

У меня едва получается досидеть до конца. Когда замечаю первых поднявшихся с места людей, я сразу же сама подрываюсь с места. Но, к моему же сожалению, миссис Шепард, кажется, не спешит. Мысленно подгоняю её, но она, как назло, копошится ещё больше.

Пока мы стоим в проходе, мимо нас проходят люди, которые не могут пройти просто так, не наступив на ногу или не толкнув плечом. Большинство из тех, что не успели поздороваться с нами снаружи, теперь улыбаются и вежливо произносят «Здравствуйте».

Священник, к которому подходят некоторые «грешники», украдкой смотрит на меня. Замечаю это, и мне не терпится убраться отсюда. Когда я пришла сюда, чтобы разнести чёртову арфу, он прочитал мне целую тираду о внутреннем спокойствии и о том, что со мной всегда Господь. Я едва ли сдерживала себя, чтобы не убить его. И мне немного стыдно за это. Совсем немного. Я хочу убраться отсюда, чтобы избежать очередной лекции о том, будто я должна вернуться. Они же из-за этого не выбрасывают чёртову арфу и каждый раз оставляют её у всех на виду?

Холодный ветер сразу же обнимает меня, когда мы оказываемся на улице. Жар немного понижается, и, кажется, мне даже легче дышать. У меня ощущение, будто в меня вселился дьявол, который хочет быстрее исчезнуть отсюда. Он кричит так громко, будто ему физически больно здесь. Но мне всё ещё приходится понимать, что внутри есть только я. И никого больше.

Мишель стоит поодаль от нас. Болтает с мамой. Мы решили покататься по городу, заехать на железный мост и побыть немного там после службы. Миссис Шепард что-то сосредоточенно объясняет дочери, что стоит к нам спиной. Ветер становится лишь сильнее, и я чувствую, что мне становится совсем холодно.

Звонок телефона отвлекает меня. Я достаю его из кармана пальто и замечаю входящий вызов от Тома. Чувство вины теперь отодвигает всё на задний план. Теперь все мои волнения вновь посвящены ссоре Харпер и Тома. Из-за меня. Почему-то в последнее время все плохие вещи либо происходят со мной, либо из-за меня.

— Я сейчас вернусь, — говорю Стюарту, что стоит возле меня. И не успевает он даже среагировать, как я уже иду за угол церкви, где подальше от любопытных глаз могу поболтать с Томом.

— Привет, — слышится его расстроенный голос. Струны моей разъяренной сомнениями души натягиваются до предела. Внутри чувствуется неприятное покалывание. — Как ты?

А теперь, думаю, мне стоит вспомнить, почему я так яростно ненавидела Тома. Мне нужно срочно вспомнить об этом, пока я не сошла с ума от жалости к этому мужчине. Чувствую, будто это я разбила его сердце на части. И сердце Харпер. Мои руки просто окровавлены от такого количества разбитых сердец.

— Я в порядке, — сглатываю тяжелый ком, что подкатил к горлу, и стараюсь звучать вполне убедительно.

На той стороне телефона молчание. Слышу, как он набирает ртом воздух, а затем громко выпускает. Знаю, о чем он хочет спросить. Буквально могу прочитать его мысли. Но мне самой страшно слышать этот вопрос.

Ладонь замерзает, и я перекладываю телефон в другую руку. Топчусь на месте, пытаясь согреться. Может, дело и не в погоде вовсе?

— Думаю, ты должен дать ей ещё немного времени. Она немного злится, но думаю, что это совсем скоро пройдет, — вру я. Харпер не злится. В последнее время она выглядит скорее подавленной, нежели злой. Вчера вечером она съела два ведерка мороженого, пересматривая со мной выпуск «Холостяка». Просыпаться она начала раньше меня. Часто сидит в Интернете и молчит. А ещё я заметила, как она изрисовала половину нового альбома. Чёрная краска снова заканчивается. Харпер перестала быть собой. Но, полагаю, ей нужно время, чтобы прийти в себя.

— Даже не могу представить, как она могла узнать об этом…

Перестаю слушать Тома, когда чувствую чью-то руку у себя на плече. Первый, чей образ вырисовывается в моем подсознание, это Стюарт. Скидываю тяжелую руку. Но развернувшись, замечаю святого отца. У меня сразу затуманивается перед глазами, словно меня словили на чем-то неприличном и теперь за это должны сжечь на костре.

— Том, прости. Я немного занята. Перезвони мне позже, — обрываю его на полуслове. Прерываю звонок, хотя знаю, что Том сегодня уже точно не перезвонит. — Здравствуйте.

— Рад снова видеть тебя здесь, Эйприл, — улыбается святой отец. Улыбка его похожа немного на змеиную. Есть в ней что-то неправильное. Мне становится холоднее. Натягиваю ворот пальто повыше. — Как твоя мать? Сестра? — моё сердце падает в пятки. Опускаю глаза вниз. Взгляд рассеянный, но я пытаюсь сосредоточиться.

— Всё в порядке, — упускаю подробности личной жизни моей семьи и весело улыбаюсь, словно это правда. Когда я снова готова поведать устаревшую сказку о матери, картинка в моей голове больше не пестрит ярким. Она чёрно-белая. Я перестала верить в это. Для меня это больше не имеет смысла. Но не для городских сплетен.

— Мы всё ещё ждем тебя в господнем доме, дитя, — он говорит так тихо, что половину его слов уносит ветер. — Особенно по тебе скучает Хлоя, — он прожигает меня взглядом. Словно в эту же секунду я должна почувствовать себя виноватой из-за того, что покинула это место и этих людей. Но в этом случае ничего не срабатывает. Я чувствую лишь стыд перед святым отцом. И мне сложно понять, откуда это чувство возникло.

Мои щеки снова горят. Как и уши. Как и каждая открытая часть моей кожи, обдуваемая холодным ветром.

— Эйприл, — слышу голос Стюарта за спиной. Он буквально спасает меня от этого безумия.

— Простите, святой отец. Мне нужно идти… Меня ждут друзья, — я стыдливо улыбаюсь, а затем быстро разворачиваюсь и ухожу.

— Береги себя от греха, Эйприл, — кричит он мне тихо вслед. Эти слова догоняют меня. И я их очень четко слышу. К своему же сожалению.