Страница 48 из 87
Шаг за шагом мы удаляемся вглубь зарослей, и мятежница передвигается все медленнее. Она тяжело дышит и петляет между деревьями, я же – наоборот, чувствую небывалый прилив сил. Внезапно она останавливается у большого дерева, опершись на него, и буквально сгибается пополам. Закатывает глаза, из горла у нее вырываются хрипы, и мне становится откровенно страшно. Она делает один вдох, другой, но воздух проникает в ее легкие как-то неправильно, если проникает вообще,+ я бросаюсь к ней и трясу за плечи.
Она обвисает на моих руках, хрипя и задыхаясь, а я все трясу ее, бью по спине и паникую.
– Давай, дыши... дыши же, ну...
– А... – скрипит ее сорванный голос, – а...а...астма.
– Что делать? – держу ее лицо руками, чтобы она посмотрела на меня. – Что мне сделать?
Она не отвечает, не может говорить. Ее колени подгибаются, мятежница падает и упорно тянет меня за собой вниз. Опускается на подстилку из листьев и веток, и больше не двигается. Я вскрикиваю. Кричу несколько раз, пытаюсь ее растормошить. Расстёгиваю ее рубашку, пальцы не слушаются. Несколько раз давлю ей на грудь и вслушиваюсь в дыхание: кажется, есть. Проходит еще несколько мучительно долгих минут прежде, чем ее дыхание становится громче, и она захлебывается в нем, жадно хватая ртом воздух.
Мятежница открывает глаза и смотрит на меня совершенно удивленно. По ее щекам ползут слезы, а капилляры лопаются и все лицо становится красным. Я помогаю ей подняться.
– Как давно у тебя астма? – спрашиваю я и вдруг сама начинаю задыхаться от страха.
– Я...я не знаю. – Она замолкает и удивленно оглядывается по сторонам. – Мне кажется, это из-за Штамма.
– Он так влияет на тебя? Через органы дыхания?
Она пожимает плечами и закусывает губу так, будто взболтнула лишнего. Мятежница поспешно приводит себя в порядок, озирается по сторонам и избегает встречаться со мной взглядом. Спустя несколько минут она снова становится нервной и грубой, тащит меня за собой, как ни в чем не бывало, и теперь я еле волочу ноги. Это так странно, ведь я даже не знаю, кто она такая.
– Куда мы идем?
– Тш-ш, – бросает мятежница и осматривает широкую тропинку впереди. – Странно это.
– Что странно?
– Нам нужно спрятаться. Переждать где-то, пока мятежники не уберутся отсюда.
– Почему ты не с ними?
Она смотрит на меня так выразительно хмуро, будто я должна знать ответ на ее вопрос.
– Они дикари, вот почему.
– Тогда за кого ты? Зачем тебе Роджерс?
Девушка тянет меня вперед, но я останавливаюсь и одергиваю руку. Мятежница тоже замирает. Молчит.
– Как тебя зовут?
– Кассандра.
– Вы сбежали вместе с Ником от мятежников, так? Что вас связывает?
– Это допрос? – язвит она.
– Я просто хочу понять.
– У нас общее дело, ясно? И мы его еще не закончили.
– Что за дело?
Девушка отмахивается и быстро уходит вперед, так что мне приходится ее нагонять и кричать громче.
– Не лезь, Изабель.
Я застываю.
– Тебе известно, кто я?
– Боже, да только умственно отсталый не знает, кто ты! Ты можешь помолчать или нет? – шипит она сквозь зубы и недовольно косится на меня. Я закрываю рот и оглядываюсь по сторонам: глухой лес и тишина.
Холод. Я чувствую его отдаленно и отрешенно, но с каждой секундой все ярче. Дрожь становится ощутимее. Моя кожа покрывается мурашками, и я скрещиваю руки на груди, пытаясь согреться. Рубашка из плотной льняной ткани не греет, странно, что я только сейчас начинаю это понимать, что прежде холод меня не тревожил совсем.
Открываю рот, чтобы сказать об этом мятежнице, но потом вновь его закрываю. Сейчас она на взводе и похожа на дикую кошку. Ступает мягко, прислушивается к каждому шороху. Ее спина выгнута дугой, и если бы у этой девушки был хвост или кошачьи уши, они бы тоже были напряжены каждой своей клеточкой. Поэтому я молчу, иначе весь ее гнев выльется на меня, и я лишусь своего спасителя.
С каждым новым шагом я понимаю, что на какое-то время была полностью лишена чувств. Следом за холодом возвращается боль и мигренью охватывает лобную часть головы, стучит в висках. Подношу руку к лицу и вижу, как сильно она трясется. Я не понимаю, что со мной происходит, но вспоминаю Роджерса.
Я помню его так ярко, еще в те дни, когда чувствовала себя предателем, а он оказался единственным, кто заставил меня думать иначе.
На тебя смотрят по-другому, с опаской и непониманием. Каждый твой шаг в неправильную сторону – лишь доказательство их первых догадок.
Голос Ника так отчетливо раздается в голове, что я останавливаюсь и замираю. Что-то необъяснимое творится во мне сейчас, и я хватаюсь за живот, который резко крутит спазмом, и из глаз брызжут слезы.
Они боятся того, что не могут понять. Не цепляйся за этих людей. Людей, которые способны поверить в то, что ты предатель.
Я не понимаю, почему так остро реагирую на воспоминания о Роджерсе, но Кассандра останавливается за несколько метров от меня и настороженно оборачивается.
– С тобой-то что? – бросает она и недоверчиво щурится.
Я знаю, что это выглядит глупо и неправдоподобно, но меня выворачивает наизнанку, и во всем теле начинается та ломка, что преследовала меня первые дни в карцере.
– Мне плохо, – шепотом выдавливаю я, – мне...
Я отворачиваюсь, и меня рвет. Все внутри сжимается, надрывается и горит. Я пропадаю.