Страница 15 из 144
Скорость увеличивается. Впереди встает стена тумана. Мне не свернуть в сторону. Откуда здесь сейчас туман? Он такой плотный, что я ничего в нем не вижу. Неожиданно туман пропадает и я оказываюсь над горящим городом. Пожары начинают затухать или их кто-то тушит. Черный густой дым поднимается огромным столбом в небо, ставшее чистым от туч. Я не хочу туда! Но похоже выхода нет и мне придется еще раз заглянуть в Рэдхорн, если я желаю узнать хоть что-то про Иэри. Я спускаюсь туда, прямо в клубы дыма, мимо языков пламени. Вокруг громко трещит горящее дерево. На улице, в лужах крови, лежат мертвые и умирающие люди. Окровавленный человек сидит на дороге и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко поет детскую песенку про птичку-синичку. Все пространство между домами заполнено дымом, пеплом и копотью. Нет, не здесь. Впервые я опускаюсь на землю и пробую идти, как обычный человек. Что же, это оказывается, не сложно совсем. Как обычная ходьба, только очень легко. Веса нет совсем. Я иду сквозь дым и пламя к площади у казарм. Как я не хочу туда идти! Но надо. В первую очередь мне.
За поворотом шум и крики. Воины Хэлкара, в черном, с почерневшими от копоти лицами и резко выделяющимися на их фоне белками глаз, растаскивают баграми, топорами и даже алебардами, тлеющие бревна горевшего дома. Ободранные и обгоревшие горожане, тут же, заливают пламя водой. Город сгорит. Это бесполезно. Он почти весь деревянный, за исключением первых этажей домов побогаче.
Мимо протащили на плаще кричащего мордорца, держащегося кровавыми руками за распоротую на животе кольчугу. Трупы везде. Горожане и горожанки, старики и дети, воины Хэлкара и нидинги с нуменорцами. Смерть застала их в самых разных позах и движениях. Вот лежит нуменорец, в богатых кольчуге и шлеме, с арбалетным болтом, выбившем зубы, превратившем в кашу язык и небо. В подернутых смертной пленкой голубых глазах застыло выражение боли и удивления. Напротив него сидит, уже обуглившийся, труп городского дружинника, сжимающий в обгоревших руках тлеющее ложе арбалета, из которого он успел свалить врага. Неподалеку от них, пронзенные одним копьем, лежат нидинг и горожанин, обхвативший захватчика за горло сзади и воткнувший ему в бок длинный кинжал. Копье вошло в спину этому человеку, пробило его и одетого в легкий доспех солдата насквозь. Удар поистине чудовищный. Кто-то из воинов пытался помочь своему и ударил оружием, явно не рассчитав силу, насадив обоих на древко, как уток. Дальше по улице лежит маленькая девочка, лет шести. Голова ребенка разбита ударом булавы. Убегая, пытаясь проскочить мимо сражающихся, она попала под замах солдата и металлический шар с шипами обрушился не на противника, а ей на голову. Рядом лежит тряпичная кукла, непонятно как еще не сгоревшая. Она спасала ее и спасалась сама....
Я вижу эти смерти и события, так же ясно, как если бы был их свидетелем. Тяжело. Очень тяжело. И больно. Несчастный горожанин, так и не успел выдать дочь замуж, да и выдавать уже некого. Нуменорец никогда не увидит своего новорожденного сына, не возьмет его на руки. Дружинник не купит дом, на который наконец-то, копя много лет, насобирал денег. Девочка никогда не вырастет, не выйдет замуж, не родит детей. Смерть и война скомкали их жизни, тела, разрушили их миры и уничтожили мечты. И не только мертвых, но и живых. Изнасилованные девушки и девочки,травмированные физически и морально. Искалеченные, обреченные на нищету и никому уже не нужные, мужчины и юноши. Вся эта боль, все эти знания про каждого, мимо кого я прохожу, вдруг обрушиваются со всех сторон, как камнепад в горах. Хочется завыть или закричать. Но здесь это бесполезно.
Вдруг, внезапно, я вижу Иэри. Она стоит, покачиваясь, пытаясь прикрыть наготу какой-то драной тряпкой. По черному от копоти и горя лицу текут, промывая себе дорогу, слезы. Великая Тьма! Клянусь они ответят за это! Я ощущаю ее стыд, страх, боль и отчаяние. Нет, это еще не все. То, что я не могу описать человеческими словами, обрушивается на меня. Все остальное уходит на задний план и я бросаюсь к ней, желая обнять, помочь, забыв, что не имею тела, что я лишь бесплотный дух, переместившийся во времени. Из дыма появляется силуэт солдата в доспехе. Это мордорец, судя по крови степняк -истерлинг. В руках воин держит обгоревший по краю плед, бережно накинув его Иэри на плечи, укутав ее, осторожно уводит в пелену дыма.
Меня вдруг подбрасывает вверх, выносит из дымных, стонущих улиц к голубому небу. Внизу остается Иэри, живая, но обесчещенная и сломанная. Ненависть к аданам переполняет меня, хлещет через край и вырывается долгим, полным яростного безумия воплем, оглушительным и беззвучным одновременно. Становится легче.
Внизу, из сожженного города выезжает повозка, окруженная черными всадниками. Отряд человек в тридцать едет осторожно, но быстро. У них какой-то важный раненый, укрытый одеялами и весь перебинтованный. Осознание того, что это я и это меня везут по приказу Хэлкара в Мордор, становится такой неожиданностью, что лишает даже воли к движению. Но здесь есть и более сильная воля, чем моя. Мир кружится в сумасшедшем водовороте и меня выкидывает обратно под серое, тяжелое утреннее небо, несущее дождь.
Дождь уже начинает накрапывать. Вокруг все серое и унылое. Это уже почти настоящее время. Где-то с месяц назад, не больше. Я вижу внизу берег неширокой реки, вытекающей из леса. На берегу, теснясь друг к другу, стоят плохо построенные жилища, из необтесанных бревен, с кровлями из дерна и тростника. Здесь сейчас живут те, кто уцелел в Красном граде. Не все, конечно. Те, кому было куда податься, уехали из этой местности на восток или север. Остальные не захотели жить на том месте, где произошли кровавые события и отправились искать новое место. Ушли недалеко. Не хотелось навсегда покидать привычные места. И принялись устраиваться на новом месте.
Не все мужчины погибли или были покалечены в городских боях. Все, кто мог держать оружие, хотели уйти с войсками, но мордорцы взяли лишь несколько человек. Остальные должны были охранять женщин, детей и стариков. И отстраивать новый городок. Наступала осень, не за горами была и зима, а дел было много. А мужчин мало. Работать пришлось всем. Дюжина мордорских воинов, оставленных для защиты беженцев, помогали, как могли. Но они все-таки были воинами, а не строителями.