Боль мне к лицу

– Когда станет легче? Я будто бреду в тумане, по колено в воде. Сделаешь шаг в сторону — увязнешь. Остановишься на месте — замерзнешь и погибнешь. Нет уверенности ни в чем: ни в том, что тебя окружает, ни, тем паче, в себе.

– И это нормально, Аня. Мир вокруг тебя меняется, возможно, слишком быстро, что ты не успеваешь за этими переменами. Но ты ведь и сама рада обманываться, так?

Я бросаю на нее взгляд, не понимая, к чему она клонит.

– Иван. Ваня. В него сложно не влюбиться, правда? Красивый, мужественный. Рядом, даже заботиться о тебе в меру собственных возможностей. Ну и что, что у него жена, правильно?

– Они постоянно ссорятся, — сквозь зубы цежу я.

– Все ссорятся, каждая семья. Мама с папой ругались, когда ты была маленькой? Хоть и прятались от тебя, но ты все равно все слышала. И не развелись, столько лет уже вместе. Тридцать?

– Двадцать девять, — продолжать тему совершенно не хочется, и я всерьез размышляю, не сбежать ли мне, оставив Лену одну — всего лишь пару минут назад я думала иначе, а теперь не знаю, как прекратить разговор на эту тему. Ну почему я послушалась Ваню и пошла к ней?

– Может, он испытывает к тебе серьезные чувства, и у вас действительно что-то получится. Семья, дети, совместный досуг. А если это — просто страсть? Он перегорит и вернется, Яна поскандалит, но простит. А ты? Ты что будешь делать, когда останешься одна?

И тут я не выдерживаю. Лена прицельно бьет по больному, озвучивая те страхи, о которых я не позволяю себе думать. Снова остаться одной, стать никому не нужной. Нет, не так. Стать ненужной ему.

– А знаешь, почему ты плачешь? Потому что это живет внутри тебя, живет и ест. Или будь готова довольствоваться тем, что есть именно сейчас, каждой минутой, проведенной рядом. Быть благодарной за то, что есть, а не за то, что будет. Или уйди прямо сегодня и разорви все, пока не поздно. Я боюсь за тебя, Анечка. Доронину дано не только воскресить тебя, он может и сломать. Насовсем.

Она прижимает меня к себе, увлекая на лавку, и гладит по спине, а я цепляюсь за нее, как за родную маму, и плачу, рыдаю, орошая слезами, уже не в состоянии нормально дышать.

– Как же мне быть дальше, Лена, как?

Но она лишь утешает меня до тех пор, пока в глазах не остается влаги. Соленые дорожки высыхают на лице, и я почти перестаю всхлипывать, ощущая себя полой, пустой.

– Тише, Аня, тише.

– Почему любить всегда больно? — шепчу я, укладывая голову к ней на колени, не смущаясь того, что мы сидим на скамейке напротив шумного торгового центра. Чужие взгляды, скользящие по нам, не приносят беспокойства. Мне все равно.

– Не всегда, моя хорошая, не всегда. Но некоторые упорно ищут страданий, ощущая себя живыми только тогда, когда им больно.

– Видимо, боль мне к лицу, — говорю я и замираю. Прохладные пальцы касаются волос, успокаивая, и я испытываю благодарность к этой непонятной и малознакомой женщине, к которой попеременно то хочется прижаться в доверительной беседе, то сбежать после очередного врачевания души.

– Это не так. Знаешь, я говорила с Ваней по поводу тебя, ругала его. Не из-за того, что у него семья, — не мое дело, кто с кем спит. Я боюсь за твое состояние.

– А что он? — я приподнимаюсь, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Ответил в своем духе. «Это не твое дело».

Я усмехаюсь, ничуть не сомневаясь, что все было именно так.

– А как ты относишься к тому… ну, Ваня женат, а я — его любовница?

Лена помогает мне принять вертикальное положение и грустно улыбается:

– Кто я такая, чтобы судить других людей? Хочется сказать, что раз гуляет, то козел, а ты — та еще стерва, но все это только в теории. Слышала фразу: «одна смерть — это трагедия, а тысяча — статистика»? Когда не касаешься частного случая, можно судить по клише, но узнав историю лучше, почти всегда можно оправдать или осудить любого участника любовного треугольника. Я тоже любила женатого, и мне было все равно, осудят ли меня другие или поймут.

– Я не знаю, что мне делать, Лена, — я жмурюсь, представляя свою жизнь без Вани, но вижу только пугающую темноту. Вот что будет со мной, если я останусь одна?..

– Я бы хотела сказать «слушай сердце», а еще лучше, что не надо было подпускать Доронина так близко, только что это изменит? Просто береги себя, Аня, и попробуй сосредоточиться на деле, ради которого ты здесь. Я не в праве давать советы.

Я молчу, опустошенная беседой, не желая дальше думать о своих чувствах.

– Ты веришь, что мы сможем поймать убийцу?

– Верю. И своим ощущениям, и положительной статистике.

– Думаешь, маньяк хочет быть пойманным?

– Он хочет быть признанным, — уточняет она. — Думаю, об этом мы поговорим с тобой в следующий раз. Тебя проводить до дома?

Я отказываюсь, поднимаясь с лавки. Лена обнимает меня еще раз, поддерживая:

– Звони мне в любое время. Я на твоей стороне.

– Почему, Лена? Кто я тебе?

Женщина молчит, глядя куда-то за мое плечо, и я не тороплю ее с ответом, чувствуя, что она хочет сказать что-то важное, важное для меня.

– Потому что я тоже смотрела в глаза безумству и знаю, каково это. В нас больше общего, чем тебе кажется.

 

 

Я думаю о ней всю дорогу до Ваниного дома. В голове крутятся сотни мыслей, возникших после сказанной ею фразы. Лежала ли она в больнице? Слышит ли голоса, как и я? Гадать можно до бесконечности, и я решаю, что нужна еще одна встреча, чтобы расспросить обо всем. Вот только захочет ли она поделиться?