Страница 66 из 132
–Ноль первый, говорит база. Вы входите в экзосферу.
–Куда? – Хмыкнул Урман.
–Внешняя часть термосферы атмосферы планеты. – С сосредоточенным видом буркнул Дюбуа.
Урман хмыкнул:
–Будем считать, понял.
–Провожу корректировку траектории захода по экзобазе. – Передала Ольга и навигационные рамки пришли в движение. Похожий сверху на параболу посадочный коридор начал кривиться. Ольга потребовала, – Гасите орбитальную скорость.
Пилот плавно толкнул джойстик от себя, и нижняя часть иллюминатора расцвела желто-алой струей из тормозных двигателей. Ремни безопасности вжались в плечи пассажиров. Котовски отпустил шуточку, а полковник погрузился в ностальгические воспоминания:
–Вот оно, как раньше. Не то, что катера с искусственной гравитацией.
–Не так маневренны, – буркнул Дюбуа. – Держитесь.
Бодрый голос связиста вновь заполнил кабину:
–Ноль первый, увеличьте угол атаки на три градуса и держитесь рамок коридора. Ни то потрясет и поджарит. Напоминаю, у вас предвидится баллистическая.
Для сбрасывания орбитальной скорости Дюбуа понадобилось двадцать минут. Челнок углубился по орбите вдоль ночного континента и, повинуясь руке пилота, начал спуск.
–На выходе из стратосферы будьте внимательны, – оживилась связист, – данные с зонда говорят, в верхних слоях тропосферы формируется циклон.
–Понял, – буркнул Дюбуа.
–Последние корректировки по входу. – Сообщила Ольга и рамки в иллюминаторе еле заметно сдвинулись. – Увидимся после входа. Спокойной плазмы ребята, – и отключилась.
Урман оживился:
–Сколько летаю, а первый раз в кабине. – Пилот вяло улыбнулся оживившемуся неофиту, а Урман спросил, – При чем тут плазма? Почему должна быть спокойной? – Не успел закончить вопрос, как челнок начало ощутимо потряхивать. Из динамиков пошел тихий треск. Вглядываясь в коридор из синих рамок, бегущих в плотном желто-красном тумане, Дубуа кивнул на потемневший иллюминатор.
–Видите? Это тепловая защита, полковник, чтобы не повредить стекло.На баллистическом спуске при входе в плотные слои атмосферы за счет трения газа о корпус вокруг корабля образуется мешок плазмы. Мы греемся, – по челноку побежала крупная дрожь, и пилот покрепче ухватился за трясущийся джойстик. – Нас трясёт... и плазма глушит радиосвязь. Ваш связист сейчас видит на радаре крупное расплывчатое пятно плазмы, а... а не нас... и случись что, ни чем не... поможет. – Дюбуа покрылся крупным потом, старательно удерживая бьющийся челнок внутри коридора. – Баллистический спуск... Вы сумасшедший... Слышите треск динамиков? – Полковник вцепился в кресло и настороженно кивнул. – Это плазма... Нет, вы точно все чокнутые, меня бы в академии пристрелили даже за мысль... – Дюбуа подавил подступающую панику и, навалился на трясущийся джойстик. Продолжил мысль, – плазма глушит радиосвязь... отражает и сама излучает радиоволны.
Кабину окутал пульсирующий звук серены. Урман напрягаясь всем телом, покрутил головой в поисках источника, увидел сосредоточенно серое лицо пилота, стекло скафандра, покрытое изнутри мелкой испариной, отражение переливов сигнальных ламп, и пилот зашипел:
–Не ищите. Это система предупреждения... Челнок на субкритических перегрузках. Еще немного и...
В шлеме прорезался сержант:
–Что происходит, полковник? Чего этажерка орёт?
–Держитесь ребята, – как можно спокойней ответил Урман, – ещё чуть-чуть. – И со всей силы вцепился в подлокотники.
Под пальцами что-то хрустнуло и сотрясения корпуса перешли в мелкую дрожь.
–Ноль первый, говорит база. Ноль первый, приём, – пробился потрескивающий голос связиста. Дюбуа глубоко вздохнул и нажал кнопку выпуска крыльев. Ответил:
–Говорит ноль первый. Все хорошо. – В динамиках послышались аплодисменты.
–Ноль первый, вам по коридору к рассвету. Удачи.
Дюбуа шлепнул по кнопке и начал трансляцию картинки на флагман. Руки в перчатках уперлись в шлем и с тихим шипением высвободили голову пилота. Сверкая запотевшим стеклом, шлем лёг на панель, а пилот, шумно выдохнув, сверился с бортовым компьютером. Проложил курс, повернулся к вынырнувшему из шлема полковнику:
–Ориентировочное время подлета – двадцать девять минут плюс посадка. – Дюбуа неуверенно взглянул на офицера. – Максимум, что у вас останется, секунд двадцать. Вы уверенны, что хотите рискнуть?
–Двадцать секунд, это много, Дюбуа. Очень много. – Полковник откинулся в кресле и прикрыл глаза. Прислушался, пытаясь уловить шум капель косого дождя о лобовое стекло. Признался, – Знаешь, когда-то, ребенком, вот также, трясясь под дождем и утирая нос грязным оборванным рукавом, в одной из вонючих подворотен Метрополии я услышал спор. И знаешь, трудно сказать, почему мне, малолетнему воришке, хватило решительности высунуться на проспект, но то, что увидел, я запомнил на всю свою жизнь. На тротуаре, у раритетного, сверкающего чёрным полиролем фантома пожилой господин отчитывал какого-то с иголочки одетого щёголя, опираясь на дверь. Я прислушался и в шуме ветра услышал: «Рискнешь, и возможно получится, нет – и будешь, с чем был. Потом не жалей». Они долго спорили под проливным дождем. Акции, облигации, фьючерсы – я тогда ничего не понял, а старичок никак не хотел укрыться в фантоме, всё доказывал и мок под крупными каплями. А я... я просто прислонился к холодной мокрой стене. Стоял и слушал обрывки ругани в шуме дождя, думал о своей жизни и его фантоме. Те несколько секунд, что длилась фраза, перевернули всю мою жизнь.