Переплёт

Но она меня, кажется, не слышала. Ее глаза были закрыты, лопнувшие сосуды на щеках краснели, как разлившиеся алые

чернила. Однако она знала, что я все еще здесь, потому что через минуту махнула рукой, молча приказывая мне удалиться.

Я вышел. Свет лампы заливал ступени лестницы и перила, окрашивая их бледным золотом. Снизу доносились голоса гостей. Прежде чем спуститься, я остановился и прислушался. Голоса звучали отчетливо.

«— ...упрямая старуха», — говорил де Хэвиленд. — Простите, доктор. Из слов почтальона у меня сложилось впечатление, что она просила...

— Не извиняйтесь, дорогой друг. Как бы то ни было, я видел достаточно, чтобы сделать выводы. Она слаба, разумеется, но реальной опасности нет — разве что ей внезапно станет хуже. — Раздались его шаги, и я догадался, что он пошел за шляпой. — Вы уже решили, как поступите?

— Я останусь здесь и буду присматривать за ней, пока ей не станет лучше или...

— Жаль, что она живет в такой глуши. Если бы она жила в городе, я был бы рад навещать ее.

— Да уж, — фыркнул де Хэвиленд. — Середит — ходячий анахронизм. Она все еще живет в Темных веках. Если уж ей так хочется продолжать заниматься переплетным делом, она могла бы работать в моей мастерской в полном комфорте. Вы даже не представляете, сколько раз я уговаривал ее переехать. Но она ни в какую не желает уезжать отсюда. А теперь вот еще взяла этого треклятого ученика. — Да, она может быть упрямой.

— Не то слово. Она кого угодно доведет до белого каления. — Он с присвистом выдохнул через сжатые зубы. — Что ж, придется мне потерпеть и попытаться заставить ее образумиться.

— Зачем. Вот... — Лязгнула защелка саквояжа, затем что-то звякнуло. — От боли и бессонницы можете дать ей несколько капель этого снадобья. Но не больше.

— Хорошо. Непременно. Ну, доброй ночи. — Дверь открылась и закрылась; на улице скрипнули колеса, и двуколка затарахтела прочь. А де Хэвиленд стал подниматься. Наверху он поднял лампу и смерил меня взглядом.

— Никак подслушиваешь? — Он не дал мне ответить. Прошагав мимо, бросил через плечо: — Принеси мне чистую постель.

Я пошел за ним. Он открыл дверь моей спальни и на пороге оглянулся.

— Что тебе?

— Это моя комната. А мне где прикажете...

— Понятия не имею. — Он захлопнул дверь у меня перед носом, и коридорчик погрузился во мрак.

V II

я ночевал в гостиной, завернувшись в запасное одеяло. Набитая конским волосом кушетка была такой скользкой, что в конце концов я поставил одну ногу на пол и опирался на нее, чтобы не соскальзывать вниз.

Когда я проснулся, в доме было холодно и еще темно. Болела каждая мышца. Я не сразу понял, где нахожусь, и сперва решил, что где-то на улице, посреди громадных и сумрачных заснеженных руин. Холод стоял такой, что я даже не стал пытаться снова уснуть. Встал, завернулся в одеяло, на затекших ногах прошагал на кухню, разжег огонь на плите и вскипятил воду для чая, затем заварил его. Последние звезды мерк-

ли над горизонтом; на небе не было ни облачка. Допив свой чай, я поставил второй чайник, чтобы отнести его наверх. Пока я возился, кухню начал заливать солнечный свет.

Поднявшись на второй этаж, я услышал, как открылась дверь моей спальни. Меня поразило, каким привычным стал этот звук: я сразу узнал его — дверь Середит скрипела иначе.

— А, прекрасно. Я как раз хотел попросить воды для бритья. Но ничего, чай тоже неплохо. Сюда, пожалуйста.

На пороге моей комнаты стоял мистер де Хэвиленд. Теперь я смог лучше разглядеть его: курчавые светлые волосы с проседью, водянистые глаза, надменная мина; вышитый жилет поверх рубашки. Возраст угадать было сложно: из-за блеклых глаз и светлых волос ему можно было дать и сорок, и шестьдесят.

— Поторопись, мальчик.

— Это для Середит.

На мгновение мне показалось, что он возразит. Но он лишь вздохнул.

— Хорошо. Тогда неси вторую чашку. А воду для бритья вскипятишь потом.

Он протолкнулся мимо меня и вошел в спальню Середит без стука. Дверь распахнулась, я придержал ее локтем и спиной зашел вслед за ним.

— Уходи, — проговорила Середит. — Нет, Эмметт, ты останься.

Она сидела в кровати; пушок белых волос нимбом окружал лицо, пальцы вцепились в одеяло, натянутое до самого подбородка. Она сильно исхудала, но на щеках играл здоровый румянец, а глаза остро блестели, как всегда. Губы мистера де Хэвиленда растянулись в тонкую улыбку.

— Вижу, ты проснулась. Как ты себя чувствуешь? — Чувствую, что на мою территорию вторглись. Зачем ты приехал?

Де Хэвиленд вздохнул. Смахнув несколько несуществующих пылинок с кресла цвета мха, он опустился в него, слегка вздернув штанины у колен. Внимательно осмотрел комнату, разглядывая каждую трещинку в штукатурке, поцарапанное изножье кровати и темно-синие ромбы заплаток на покрывале. Я поставил поднос у кровати. Он потянулся, налил себе чаю в единственную чашку, глотнул и еле заметно поморщился.

— Это так утомительно. «Давай не будем ломать комедию и просто признаем, что я тревожусь о твоем здоровье», — сказал он.

— Черта с два. С каких это пор оно тебя заботит? Эмметт, будь добр, принеси еще две чашки.

— Спасибо, Середит, я уже выпил чаю, — ответил я, а мистер де Хэвиленд проговорил:

— Хватит и одной.

Я стиснул зубы и вышел, не глядя на него. Спустился на кухню и постарался вернуться как можно скорее, но наверху лестницы заглянул в чашку и увидел, что та запылилась; если бы чашка предназначалась для мистера де Хэвиленда, я бы не придал этому значения, но из нее будет пить Середит. Пришлось вернуться и вымыть ее.

Когда я зашел в спальню, Середит сидела в кровати прямо, скрестив руки на груди, а де Хэвиленд развалился в кресле.

«— Никак нет», — говорил он. — Переплетчица из тебя отменная. Конечно, ты все делаешь по старинке, но... Ты очень мне пригодишься.

— Предлагаешь мне работать в твоей мастерской?

— Мое предложение в силе, и ты это знаешь. — Только через мой труп.

Мужчина с саркастической миной повернулся ко мне. — Рад, что ты наконец нашел дорогу, — процедил он. — Будь добр, налей Середит чаю, пока она не умерла от жажды.

В ответ я предпочел молчать, чтобы не ляпнуть какую-нибудь резкость. Налив чай, протянул чашку Середит, но не сразу выпустил из рук, желая убедиться, что она крепко держит ее. Она взглянула на меня, и гнев в карих глазах потух. — Спасибо, Эмметт.

Де Хэвиленд щипал себя за переносицу большим и указательным пальцем. Он улыбался, но от его улыбки веяло холодом.

— Середит, времена сейчас другие. Даже если бы ты была здорова... прошу, подумай над моим предложением. Влачить одинокое существование в милях и милях от ближайшего города, переплетать книги для невежественных, суеверных крестьян... Мы столько работали над нашей репутацией, чтобы люди поняли: мы лечим души, мы — врачи, а не колдуны. Ты же занимаешься переплетным ремеслом в безвестности...

— Не учи меня жить.

Он откинул прядь волос со лба, растопырив пальцы. — Я лишь хочу сказать, что крестовые походы преподали нам урок...

— Да тебя еще на свете не было во время крестовых походов! Как ты смеешь...

— Ладно, ладно. — Он выждал минуту, затем потянулся и налил себе еще чаю. Заварка потемнела, как морилка, но

он не заметил этого; пока не сделал глоток, а сделав, скривился. — Середит, образумься, прошу. Скольких людей ты переплела в этом году? Четверых? Пятерых? Тебе и так работы не хватает, а ты еще ученика взяла. И твои крестьяне — они же ничего не смыслят в нашем деле. Считают тебя ведьмой. — Он наклонился ближе и заговорил вкрадчиво: — Неужели тебе не хочется перебраться в Каслфорд, где к переплетчикам относятся с уважением? Где уважают книги? Я очень влиятельный человек, знаешь ли. И обслуживаю лучшие семьи.

— Обслуживаешь— повторила Середит. — Переплет делается раз в жизни.

— Ох, ради всего святого, Середит. Если в наших силах избавить человека от боли, кто мы такие, чтобы ему отказывать? Ты чересчур консервативна.