Любовь по соседству

Мы с ба­буш­кой про­бира­ем­ся на свой ряд, уже ус­пев по­нять, что в за­ле бу­дет ан­шлаг. Все мес­та бы­ли рас­купле­ны. Мы же за­нима­ем два мес­та в де­сятом ря­ду: дос­та­точ­но для то­го, что­бы не мо­золить гла­за то­му, ра­ди ко­го приш­ли, и дос­та­точ­но для то­го, что­бы са­мим ви­деть его пе­ред со­бой.

— Ба…

Я сно­ва тя­нусь к ба­буш­ке, все еще не на­сытив­шись ее при­сутс­тви­ем. Сей­час эта раз­ме­рен­ная муд­рая жен­щи­на ста­ла мне еще бли­же. И еще до­роже.

— Что Хей­ли?

Я знаю, что дол­жна ей ска­зать это. Пусть она ус­лы­шит эти сло­ва поз­дно и нес­во­ев­ре­мен­но. Пусть я не удив­лю ее и по­кажусь ей глу­пой. Но я хо­чу ска­зать ей то, что она зас­лу­жива­ла. Хо­чу что­бы она зна­ла. И зна­ла это сей­час: тог­да, ког­да она по собс­твен­ной во­ли нап­ра­вила ме­ня об­ратно к то­му, кто ког­да-то слу­чай­но встал меж­ду на­ми. Она дол­жна знать это сей­час!

— Я люб­лю те­бя.

Вы­гова­риваю это на поч­ти сип­лом вы­дохе. Взгляд ба­буш­ки, пол­ностью об­ра­щен­ный ко мне, на миг ста­новит­ся по­терян­ным и да­же ра­нимым. Мой же — нес­коль­ко влаж­ным. Но ког­да она креп­ко сжи­ма­ет мои ла­дони, смах­нув свои сле­зы ру­кой, я по­нимаю, что все от­части об­сто­яло ина­че.

Она зна­ла это.

Прос­то жда­ла, ког­да это осоз­наю я са­ма.

Без дав­ле­ния.

— И я люб­лю те­бя, ми­лая!

Вот оно воз­вра­щение. Воз­вра­щение к то­му, ко­го так не­лепо и нес­пра­вед­ли­во по­терял в да­леком прош­лом.

И я поч­ти счас­тли­вая в этот мо­мент.

***

Свет в за­ле пос­те­пен­но гас­нет. Нас­толь­ко, что мы пог­ру­жа­ем­ся в по­лум­рак. Толь­ко пос­ле дол­гой па­узы свет сно­ва во­царя­ет­ся в по­меще­нии. Но не над на­ми. А по цен­тру пус­той сце­ны в ви­де од­но­го поч­ти бе­лого про­жек­то­ра.

И он ос­ве­ща­ет толь­ко од­но­го че­лове­ка на этой боль­шой сце­не.

Мо­его де­да.

Внут­ри все мо­мен­таль­но сво­рачи­вать­ся в ту­гой узел, ког­да я ви­жу его. Я так ску­чала по не­му! Гос­по­ди, как я ску­чала! Не мо­гу сдер­жать слез, ког­да ви­жу это род­ное ли­цо в та­кой бли­зос­ти.

Он здесь.

Он ря­дом.

— Этот кон­церт, как спек­такль, сос­то­ит из тех дей­ствий, — Дед на­чал раз­го­вор с пуб­ли­кой плав­но и во мно­гом раз­ме­рен­но. В сво­ем клас­си­чес­ком кос­тю­ме он выг­ля­дел стат­но и нес­коль­ко мо­ложе, чем был. Та­кой ухо­жен­ный и бла­город­ный муж­чи­на, поз­навший на сво­ем ве­ку ты­сячу ис­то­рий и су­деб. — Дей­ствие пер­вое на­зыва­ет­ся «По­теря».

Я удив­ленно вски­дываю бро­ви.

На сме­ну ря­дово­му кон­церту при­шел му­зыкаль­ный спек­такль в трех дей­стви­ях. Толь­ко му­зыка и ор­кестр. Толь­ко ро­яль и мой дед.

Но та­кое наз­ва­ние…

Сим­во­лич­но ли оно?

— Здесь бу­дут ком­по­зиции, ко­торые рас­ска­жут вам о том, что мы пе­режи­ва­ем, ког­да те­ря­ем что-то до­рогое.

Я пот­ря­сено вби­раю в се­бя воз­дух. Чувс­твую, что ба­буш­ка по­ложи­ла свою ла­донь по­верх мо­ей, в ка­чес­тве мо­раль­ной под­дер­жки.

— И речь не о ка­ких-то ма­тери­аль­ных ме­лочах, нет, мы с ва­ми бу­дем го­ворить о ду­шев­ных и мо­раль­ных по­терях. Ког­да ты те­ря­ешь то, что лю­бишь. Ког­да по­нима­ешь, что ли­шил­ся све­та и боль­ше не чувс­тву­ешь се­бя цель­ным. Это дей­ствие о на­ших по­терях. У каж­до­го они свои, но в чем я уве­рен точ­но, так это в том, что все они пе­режи­ва­ют­ся на­ми ос­тро и край­не бо­лез­ненно. Мы не хо­тим ве­рить, что по­теря­ли важ­но­го че­лове­ка, не хо­тим ве­рить в то, что он ушел и ос­та­вил нас, или поп­росту бо­им­ся осоз­нать то, что он в нас боль­ше не нуж­да­ет­ся.

Его взгляд нес­коль­ко раз опус­ка­ет­ся в пол, слов­но ему тя­жело го­ворить об этом. Та­кая ис­крен­ность и чес­тность с его сто­роны под­ку­па­ет пуб­ли­ку и нас­тра­ива­ет нас на что-то по­ис­ти­не дра­матич­ное.

— Во вто­ром дей­ствии мы с ва­ми бу­дем го­ворить о том, что сле­ду­ет сра­зу за на­шими по­теря­ми. Мы бу­дем го­ворить про «От­ча­янье».

Те­перь взгляд опус­каю я.

До ме­ня вне­зап­но до­ходит, что про­ис­хо­дит на сце­не. Его кон­церт на­зыва­ет­ся «Три дей­ствия мо­ей жиз­ни». И ста­ло быть, это дей­ствия из его жиз­ни, в ко­торой уже не бы­ло … ме­ня.

 — Это дей­ствие бу­дет пе­репол­не­но му­зыкой оди­ночес­тва и скры­того са­мо­унич­то­жения. Я бу­ду го­ворить с ва­ми о том, что мы чувс­тву­ем, ког­да нас нак­ры­ва­ет бе­зыс­ходность. Ког­да все на­ши дей­ствия не при­носят ре­зуль­та­та, а толь­ко от­да­ля­ют нас от то­го, за что мы так от­ча­ян­но хо­тим ух­ва­тить­ся, что­бы не по­терять это. Чувс­тво «От­ча­ян­ности» на­пол­не­но го­речью, экс­прес­си­ей и ра­зоча­рова­ни­ем в са­мом се­бе.

Я ду­маю, каж­дый зри­тель пот­ря­сен пос­та­новоч­ной ре­жис­су­рой. Эта ла­конич­ность вступ­ле­ния и по­вес­тво­вания про суть пос­та­нов­ки… Тот раз­го­вор с пуб­ли­кой, ко­торый он вел, не был па­фос­ным или ка­ким-то ба­наль­ным. Нет, он го­ворил с на­ми о том, что всем нам бы­ло так хо­рошо зна­комо. Ка­залось, что он прос­то го­ворил с на­ми о нас са­мих.

— Третье дей­ствие мно­гие бы на­рек­ли ис­хо­дом и да­ли бы ему наз­ва­ние «Сми­рения», «Про­щения», «При­нятия» или то­го же «По­коя». Воз­можно, это бы­ло бы и пра­виль­но. Но в мо­ей жиз­ни, в мо­ем кон­церте, за­вер­шать эту ис­то­рию бу­дет дру­гое чувс­тво. Я за­вер­шаю этот му­зыкаль­ный спек­такль чувс­твом, ко­торое не го­тов от­пустить. Я все еще бо­рюсь и я не го­тов от­пустить то, что не­умыш­ленно по­терял. Мне хо­чет­ся ве­рить, что это не ко­нец. Что я смо­гу ис­ку­пить ви­ну и оп­равдать ожи­дания то­го, кто в ме­ня ве­рил и кто так силь­но… ра­зоча­ровал­ся. Я за­вер­шаю этот кон­церт дей­стви­ем под наз­ва­ни­ем «На­деж­да».

Зал одоб­ри­тель­но оха­ет, в то вре­мя как мой дед с не­кой го­речью ка­ча­ет го­ловой, креп­че сжав мик­ро­фон в ог­ру­бев­ших со вре­менем му­зыкаль­ных ру­ках. Я мол­ча ути­рая по­катив­ши­еся сле­зы, прек­расно по­няв что про­ис­хо­дит.

Это его ис­по­ведь.

Это его раз­го­вор со мной.

Раз­го­вор, от ко­торо­го я так дол­го бе­гу.

— Я хо­чу ве­рить в то, что все еще мож­но ис­пра­вить. Что все гре­хи за­мали­ва­ют­ся, а са­ми мо­лит­вы ока­зыва­ют­ся дос­та­точ­ны­ми для то­го, что­бы вы­молить про­щения у близ­ко­го те­бе че­лове­ка. Я не го­тов те­рять то, что так силь­но люб­лю. Не го­тов от­пустить то­го че­лове­ка, ко­торый мно­го лет де­лал ме­ня са­мым счас­тли­вым. И на­деж­да — это единс­твен­ное, что у ме­ня ос­та­лось.

Пос­ле это­го свет вык­лю­ча­ет­ся и сце­на об­ла­ча­ет­ся во мрак.

Из ко­торо­го вско­ре на­чина­ет до­носить­ся ти­хий плач скрип­ки и ос­то­рож­ный вальс ста­рого фа­миль­но­го фор­тепь­яно.