Страница 40 из 69
«Свифт называл их ехо,» – добавляет писатель.
«О-о-о! – восклицает мой друг. – Теперь понимаешь, – обращается он к актёру, – что мы здесь – не помешанные на жестокости и убийствах полудурки, насмотревшиеся Роба Зомби? Всё, о чём мы тут говорим, – уже классика».
«Да, – кивает писатель, – уже тогда, в восемнадцатом веке, Свифт в “Путешествиях Гулливера” ввёл понятие ехо, прикладывая его к людям. Правда, он это приложение осуществлял ко всем; и даже к себе».
«А ехо – это кто? Или что?» – удивляется актёр.
«Блин, ты чё, даже “Гулливера” не читал?!» – восклицает мой друг-порнограф.
«Да читал я! Только там этого не было!» – пытается оправдаться парень.
«Да, он прав, кстати, – говорит писатель, – просто есть разные варианты “Гулливера”: есть полная версия из четырёх частей, а есть сокращённая – там только две части: о лилипутах и великанах. Сократили, мне думается, для детей: просто начало романа более походит на сказку, а уже затем начинается жёсткая сатира на современное Свифту общество; хотя актуальности эта сатира не утратила ни на йоту.
«Ха-ха-ха, для детей! – смеётся мой друг. – М-да, особенно то место, где маленький Гулливер ублажал громадных баб-великанш, бегая по их голым омерзительным телам, испещрённым прыщами и волосатыми волдырями».
«Да-да, – соглашается писатель, кивая и улыбаясь, – там такое было. Но дети всё равно бы не поняли и не углядели эротизм этой детали. Собственно, а ехо, – возвращается писатель, – это дикие, грязные, тупые животные, которых в конце книги принято решение истреблять как паразитов. Сначала зашла речь об их кастрации – как о более гуманном способе истребления. Но потом было решено, что ждать, пока они сами передохнут, долго, поэтому началось их массовое убийство, к счастью.ращается писатель к вая и улыбаясь ливер ублажал громадных бабаскух ни Гулливер с того о да к тому же - мщилпппппНо к этому времени Гулливер с того острова уже сбежал, потому что под раздачу и он мог попасть, так как, по сути, являлся этим самым ехо, правда, чуть более развитым и холёным. Вот: краткий экскурс,» – подытожил писатель.
Мы ещё немного выпили, съели недоеденное, я заказал ещё чипсов и колы, и перед тем, как расплатиться и разойтись, поболтали мельком о телевизионных и рекламных стимулах и том, что раз для привлечения внимания зрителя криэйторы, и спиндокторы, и в общем коммуникаторы используют в медиа «святую суггестивную троицу»: детей, животных и секс – то не самым ли действенным в этом плане, плане внушения, было бы пихать в рекламные ролики сразу все три раздражителя?
«Ха! – восклицает на это порядком охмелевший режиссёр. – Трахающиеся щенки? Ты это предлагаешь? – говорит он мне. – Поняли, да? Щенки – это же сразу и животные, и дети, и они – трахаются!!! – разражается он сумасшедшим хохотом.
«Да-да! – соглашаюсь я, смеясь ему в унисон. – Или дети, трахающие собак!»
«Или наоборот, – серьёзно замечает писатель, – собаки, насилующие детей...»
(К слову о телевизионной содомии...)
Когда мой друг оставил нас с писателем одних, укатив домой на такси, мы решили ещё немного прогуляться. К тому же у писателя оставались ко мне кое-какие вопросы, на которые, по нашей договорённости, я обязан был ответить. Поэтому мы забрели в вечерний, мерцающий иллюминацией парк и уселись на скамейку под раскидистым деревом. Нас освещала масса фонарей. Сверху нависали гирлянды из разноцветных лампочек. По тропинкам и аллеям неспешно прохаживались люди: парочки, компании; кто-то выгуливал собак, – а у меня в это время мелькала мысль о том, что к утру газоны снова будут загажены собачьим дерьмом...
«Мне всё не даёт покоя один вопрос,» – говорил тогда писатель.
«Какой же?»
«Что его так смутило во время нашего разговора?»
«Актёра-то?
«Да».
«Хм... – улыбнулся я, опустив голову, подыскивая слова. – Долгая история. Ещё из детства».
«Ну-у... думаю, раньше начнём – раньше закончим».
«Да, наверное, как писателю, тебе будет интересно, что приключилось как-то с нашим горячо любимым актёром в детстве... м-м-м... – я почесал подбородок, как будто бы думая, с чего бы начать, а затем, не особо-то и думая о чём-то, возможно, просто оттягивая время, неизвестно зачем и почему, начал так:
Нам он рассказал эту историю опять же за очередной гулянкой. Ну... хотя как гулянкой. Гулянкой-то и нельзя это назвать. Мы просто года два назад собрались, вот как сегодня, и просто приятно посидели вместе: я, мой друг-режиссёр, операторы были все, актриса, актёр, ещё пара кое-каких ребят из съёмочной группы, в общем, девять человек. Для меня это, конечно, была уже толпа. Но, благо, к тому моменту, когда актёр разоткровенничался, остались только те, кого ты сегодня застал. Не помню, правда, всего вечера, ну, в смысле наших диалогов... Помню только хорошо момент, когда разговор зашёл о том, с чего начинаются сексуальные отклонения; мы все пришли к выводу, что так или иначе эти отклонения есть у всех, только развиты в разной степени. (Весьма курьёзно поглядеть на людей, рассуждающих о сексуальной девиации, которые не более как пять часов назад этой девиацией активно занимались и снимали всё на камеру). (...)