Страница 42 из 58
– Стеш, – а вот ручки дверные смазать не догадался, поэтому и кричит мне из соседней комнаты, скрежетом металла разбуженный. – Ты куда?
Куда — куда… Подальше от своей больной фантазии, что уже и романтический подтекст в нашей беседе у камина отыскала. И волосы короткие, едва до плеч доходящие, его потенциальной возлюбленной дорисовала, и с ростом определилась – метр шестьдесят три у нее, невысокая.
– Попить, – горло прочищаю и заставляю себя из этого временного убежища выйти. Можно ведь в холодильник без спросу лазить? В квартире его это вроде как не возбраняется… – Бокал вина хочу, мне на новом месте не спится.
И пусть наглость – напитки у семейства этого явно не из дешевых – но уж лучше чуть-чуть обнаглеть, чем до утра узоры на потолке разглядывать.
– Сама справишься?
– Конечно, – тем более что останавливать меня никто не торопится.
На ощупь по коридору пробираюсь и, едва кухни достигнув, выключателем щелкаю. И хорошо, что не особняк, иначе в лабиринтах его мудреных статуями украшенных, наверняка заблудилась бы. Хотя и тут голову поломать все равно придется: молока в холодильнике нет, из ведра пустая бутылка торчит, а ни в одном из шкафов запасов виноградных напитков не наблюдается. Прячут, наверное, от таких вот гостей-грабителей.
А лучшее место где? Правильно, в погребе… И, хочется верить, что никакой паутины и крыс я там не обнаружу. Перед дверью, за которой наверняка этот самый погреб скрывается, замираю и медленно ручку прокручиваю. Не скрипит, а значит, на месте преступления супруг меня не поймает. Впрочем, чего переживаю? Я его вроде как предупредила. Не обеднеет, а если по ошибке неприлично дорогое возьму, из его же денег и возмещу. Не только же на психотерапевта тратить!
Первую ступеньку позади оставляю, вторую, третью, на пятой уже считать перестаю, радуясь, что ни сыростью, ни гнилью в этом подвале не пахнет. А когда одной ногой на пол ступаю — от ужаса пронзительно вскрикиваю... Нужно было свет включить или хотя бы фонариком на телефоне воспользоваться! Вон, как Гриша, что просто не мог на шум не отреагировать!
– Живая? – он в одних трусах в проходе застывает, а я так и стою, к груди холодные ладошки прижав, ослепленная и ярким светом, что хозяин включил, и открытием, от которого меня в жар бросает. Понятно теперь обо что я споткнулась, и что так звенело, стоило мне случайно какой-то ящик перевернуть.
Посуды у них, видите ли, нет! Из пластиковой есть придется! Ну, Гриша!
– Интересный вы, буржуи, народ, – стараюсь на осколки не наступить и неспешно уцелевший фарфор собираю. – Ты же сказал, все соседям раздали. Или вы их в подвале держите?
Как рабов? За кусок хлеба вынуждая их днями и ночами прославленную на весь район колбасу коптить? Нет, маловероятно: здесь только барахло старое, да спиртное, аккуратно на полках уложенное. Никаких вам кроватей и молящих о помощи узников. Да и что уж: ни младший Полонский, ни старший при всей свой надменности, на рабовладельцев совсем непохожи. А значит, другое здесь: меня обманули.
Ведь надул, верно? Тарелки аж блестят, а это ли не признак того, что в ссылку эту их совсем недавно сослали? Разобраться бы теперь, зачем?
– Гости из бумажных стаканов пьют, а у самих вот, – и кофейные чашечки, две из которых аккурат пополам раскололись, и бокалы на тонких ножках, хоть целую роту солдат из них шампанским пои! – Разве не странно, Гриша?
Он бы с удовольствием отшутился. По лицу вижу, прямо сейчас дилемму решает, как бы без лишних потерь из ситуации этой выйти. Настолько озадачен, что и про боксеры свои синие позабыл, и про торс оголенный, что я видеть совсем не должна, не вспоминает. Висок чешет и прикрываться не торопится.
– Действительно, странно, – только и может, что растерянно улыбнуться. – Отец, наверное, купил, а домработница еще не разобрала.
Домработница? Я охаю, Полонский чертыхается. Ведь что остается в такой ситуации делать, когда сам же и проговорился? От удивления про поклажу свою забываю, на пол тарелки эти злополучные уронив, а перепуганный махинатор уже на помощь мчится. Метёлку из-под лестницы достает и, лихо осколки заметая, все тишину нарушать никак не решится.
Может, и к лучшему, мне время все же необходимо, чтоб осознать, что, вообще, в этом доме происходит. Точнее, что происходит с ним, если ради двух дней в моей сомнительной компании он и уборку генеральную затеял, и дорогой фарфор подальше припрятал, чтоб я на хлопоты домашние не отвлекалась. Разве для фиктивной жены так стараться будут? Для первой встречной, к которой интерес лишь деловой питают?
– Гриша? — мне бы прямо спросить, а голос сел. Даже имя его прохрипела, едва пересохшие губы разлепив. - Ты зачем…
– А чёрт его знает, Стеш, — бросает метёлку эту на пол и пятерней свои и без того взлохмаченные ото сна волосы ерошит. Смотрит на меня долго так, словно встретились мы спустя десять лет после разлуки, и глубокий вдох сделав, как на духу признается:
– Похоже, нравишься ты мне.
Вот так новость… Опешив, даже с ответом не сразу нахожусь:
– Как?
– Да вот так. Извелся весь, пока ты в молчанку свою играла. Решил, если ты до сих пор по мужу сохнешь и с кем попало целоваться еще долго не планируешь, хоть приятелями будем. Тошно мне, Стеш, если улыбки твоей не вижу.
Сесть бы мне. Ведь пусть это и не признание в любви, а щеки все равно пунцовые. Кажется пальцем до кожи дотронься и ожог ладошкам моим обеспечен…
– Только не думай, что это на тебя обязательства какие накладывает. Не пацан, уж как-нибудь с собой разберусь. А вино, – бутылку пыльную достает, торопливо отряхивает и мне предлагает, – это бери.
Насильно пальцы мои разжимает, узкое горлышко в них вкладывая, да еще и в плечо подталкивает… Удивил, кислорода лишил, заставил кровь в венах закипеть и как ни в чем не бывало тут убирается!
– Иди, Стеш. Я сам все сложу. И… – тянет, когда я ручки дверной касаюсь, – на уж бокал возьми, раз план мой провалился.
Глава тридцать седьмая
Стеша
Я за свою недолгую жизнь так сильно удивлялась лишь дважды: впервые, когда по телевизору сюжет про ОКР увидела и у самой себя же его диагностировала, а потом, когда о любовнице Борькиной узнала. И оба раза на смену неверию слезы пришли. Невроз свой и по сей день оплакиваю, а из-за Зайцевской неверности месяц опухшая от рыданий дома отсиживалась.
А вот сейчас рассмеяться хочется. Ведь абсурд, как ни крути! Чтоб понравилась Я?! Да еще и такому, как Гриша? Ни в жизнь не поверю! А если и правда это, то вывод напрашивается неутешительный: расстройство мое оказалось заразным! В перерез трудам великих ученых, могу смело заявить – тронулся муж мой умом…
– Я тебя, Гриша, к Снегиреву на прием запишу, – стоит ему, наконец, из подвала в боксерах своих синих нарисоваться, я в лоб ему о решении своем сообщаю. Хватит. Одного мужика я уже испортила: за год Боря так озверел, что к концу нашей семейной жизни и слово сказать нельзя было. Сразу на крик срывался. Так вот, одного проворонила, а этого спасу!
Бокалом о столешницу звякаю и пусть вино приторное, а все равно морщусь.
– Это еще зачем?
– Затем, – с трудом взглядом на нем фокусируюсь, и отчаянно пытаюсь съехавший с плеча кардиган на место вернуть, чтоб пижама моя откровенно-нелепая в глаза не бросалась, – Ненормально это. Я ведь даже не брюнетка!
Чем не аргумент? По мне (уж когда полбутылки коллекционного напитка в крови бродит) так причина стороной меня обойти веская. А уж если и глаза голубые в расчет взять, и грудь по мужским меркам и вовсе отсутствующую – я, вообще, невидимка!
– А тебя ведь брюнетки всегда привлекали, вспомни.
– А я ошибался. Тебя увидел и понял, именно поэтому и не женился.
Дурацкий какой-то разговор… Нужно с другого входа зайти. Вперед подаюсь, когда супруг уже напротив устроиться успевает, и участливо ладошку его жму:
– Я больна. И вполне возможно, что это неизлечимо. Сумасшедшие нормальным вменяемым людям нравиться не могут. Нет.