Страница 30 из 174
Это сцена 0.
«Обезьяньих дел мастер».
В ролях:
ГМГ.
Олежа.
Товарищ Обезьяненко.
Обезьяны.
Читать голосом, как будто бы вам в рот засунули банан, а вы его хотите съесть, но кожура осталась на банане, и вы как бы и хотите есть, но кожура на банане-то осталась, и с кожурой не так прикольно есть, и ничего не остается, как сидеть и печатать.
Обезьяны оказались реальностью.
ГМГ пинком подтолкнули Олежу в зал. Каждый дал по несколько пинков. Толстокожую тушу удалось сдвинуть только коллективным буцанием.
Олег оказался ближе к обезьянам.
Они сидели на равном расстоянии друг от друга,
в четкой последовательности,
+
Заполняя всю площадь зала.
+
Вдоль помещения расположилось 15 обезьян,
+
Поперек помещения – 25.
=
Обезьян было 375.
– Зачем вам столько обезьян? – спросил Олег. Он был настолько поражен зрелищем, что даже забыл, что обязан благоговеть перед господами.
– Заткнись, холоп!
– Узнаешь, что к чему!
– Придурок!
– Рот раскрыл?! – Сказали ГМГ.
– Ты вообще не должен этого знать!
– Ты жив лишь потому, что потешил нас!
– Молчать! Ты живешь в последний час!
Олежа, как завороженный, смотрел на обезьян, которые, как заведенные, тыкали в кнопки машинок. В зале стоял невыносимый гул. Свет прожекторов, грохот пишущих машинок, стены зала, скрытые во мраке – намекали на что-то, прямо граничащее с вечностью.
Ты знаешь, что такое вечность?
Черно-белая камера показывает, как между стройными рядами бьющих по клавиатурам обезьян идет человек в строгом синем (единственный цветной компонент на экране) костюме-тройке.
Конец съемки.
ГМР (Главные Мужи Района, в котором находилась Старая Башня) и ГМГ дискутировали по поводу Вечности. Они были пьяны в зюзю, в хлам, в, простите, гавно, вдрабадан и дребедень, в плинтус, в стельку, в фундамент, в потерю ориентации, в рвань, в хлам, а, простите, хлам уже был, ну да они и пьяны-то были во все это да два раза умножить.
Вот так:
(зюзя+хлам+гавно+драбадан+дребедень+плинтус+стелька+фундамент+ потеря ориентации+рвань)*2
И равнялось это все разговорам о вечности.
Точнее, равнялось это все ВОСПОМИНАНИЯМ о разговоре о вечности. Вот так. А еще там были обезьяны, пишущие машинки и безысходность.
Когда они протрезвели, встали, расчесались, умылись, продрали колтуны на бородах и бровях, сорвали три листа с календаря... Ни черта было не понятно. Какие обезьяны? Какие машинки? Что ты несешь, мл*дь? Про какую-то вечность, про безысходность... Ты понимаешь, что нас твои истории уже просто доколебали?
.
.
.
Когда же они проснулись, то их не покидало чувство некоего напряжения.
.
.
.
Чувство сие охарактеризовать они не могли. Сотканное из отрывков восприятия, из пьяных отголосков пьяных голосов – воспоминание о прошлых событиях угнетало ГМГ города СБ. Коллективными усилиями ГМГ воссоздали рваную, простреленную очередью картину-решетку, которая, несмотря на зияющие пустоты, все же была ясно-понятной: они поспорили с ГМР о том, что вечность можно приручить. Как обезьян.
А конкретно дело было так: ГМР говорили, что, несмотря на их главенствующее положение во всем районе, а это, не много не мало, три города (даже такой, как СБ, но город таки, номинально, не принято еще пока называть населенные пункты «застывшее недоразумение»), 7 поселков, двадцать три села и еще несколько, ха-ха, хуторов.
Да. Но! Они, ГМР, все равно умрут, как и ГМГ, вечности им не познать, да и, слава богу, наверное. Вечность это скучно. Вечность это безнадега.
От данных рассуждений ГМР, которые, по давней неписанной традиции сидели на плечах ГМГ, которые радовались тому, что на их попойки не приезжают ГМО («О» тут означало – «область») которые, по такой же традиции, сидели на плечах ГМР. Несмотря на то, что сей традиции было лишь пять лет, шеи ГМГ и плечи болели и зашивались добряче. Собственно, разговор о вечности и задел их потому, что все они, будто бы по щелчку незримого кукловода, подумали об одном и том же – как же это – вечность на плечах такую же, как и ты ГМ носить? когда ты сам – ГМ, пусть и Г, а не Р или О, но ГМ? ВЕЧНОСТЬ!! Вот безысходность так безысходность!