Страница 151 из 174
Это была сцена 34.
В ролях…
Читать…
Надоело писать одно и то же… или тоже…
Они с Аделиной лежали в одной постельке, как большие.
– Ах, Витенька.
– Ах, Аделечка.
– Давай будем играть в согласные буквы?
– Двй.
– тб нрвтс?
– ды.
– ы нлз, т глсн.
– нт, т сглсн.
– А давай будем играть в гласные?
– Не получится. Мы не поймем ничего…
– Давай попробуем.
– Пустая трата времени.
– Даваааааай.
– аай ооуе.
– й еья, эо оаая.
– я иео е оиаю.
– Зануда.
– Люблю тебя.
– А как же Рая?
– Она… Я люблю её… но как то по другому…
– Я знаю, что ты сейчас скажешь… – Они лежали, едва касаясь друг друга…
– Правда?
– Правда…
– Хм, ну и что же? – Сказал Виктор.
– Рая не любит играть!
– Боже, как это возможно… Я действительно хотел это сказать!
– Ха! – Аделина встала, с хохотом ведьмы, красивая, с большой черной копной вьющихся волос, тонкая, грациозная, невесомая!!! – Ха, мой дорогой наивный Витя! Просто мужчины – это сломанные игрушки зачастую… и нужно уметь прочитать их, как закрытую книгу!!
Девушка подошла к прожектору. Одно движение её пальцев и прожектор осветил стену напротив кровати.
Аделина встала напротив. Свет обласкал её кожу, стараясь проникнуть вовнутрь, но она не дала ему. Ничего не оставалось, как лизать её со всех сторон, красивую, с большой черной копной вьющихся волос, тонкую, грациозную, невесомую.
За Аделиной возник силуэт. Он в точности повторял движения Аделины, которая стала качать поднятыми руками из стороны в сторону. Она качалась из стороны в сторону, и напевала песенку, закатив глаза. А Виктор лежал и умилялся, понимая, что ему, что бы влюбиться в женщину, нужно что бы она встала напротив прожектора, закатила глаза и начала качать поднятыми руками из стороны в сторону.
– Ах, Витенька… Я так люблю свет… – она говорила в своем невидимом но необычно страстном танце, все еще наедине сама с собой, уповаясь придуманной ею же игрою, невесомая, вольная, удивительная. – Он – необыкновенной силы явление. И он способен на действия… – говорила она, трогая лучи от прожектора, купаясь в них, наслаждаясь их легчайшим теплом, невесомой лаской, играя на полутонах, оттенках, углах зрения. – Он – самый лучший и на небе, и на земле. Он и есть смысл всего этого, ведь какой смысл во всем, если им нельзя любоваться? И он – самое естественное мое продолжение. Мое завершение. И начинание тоже. Потому что свет постиг тоже, что и я. – Тут Аделина стала делать из пальцев фигурки, которые на стене тенью ложились в виде животных. Она показывала Виктору, и в то же время – кому-то другому, и в то же время – никому – животных, птиц, рыб, умудряясь поразить гибкостью пальцев и не сломать их при этом…
А потом Аделя взяла бумагу. В её тонких, нежных руках бумага в минуты превращалась в зверей, в насекомых, в птиц и рыб.
– Свет играет. Что бы он не делал, он – игра. Да, для этого ему приходится сталкиваться со своей противоположностью, но разве не прекрасен этот ни чуть не досадный факт? В этом дуализме, двойственности и игре, игре в первую очередь и проявляется вся красота мира, все его цвета, а самое главное – свет когда-то подсказал мне главный принцип – все в мире – игра. И ты – игра. И все – игра. Играй.
Аделина упала без чувств. Виктор вскочил, закричал: Аделина, Аделичка, что с тобой?! Забил по её щекам, хотел было уже делать ей искусственное дыхание, но тут Аделя вскочила, и с хохотом ведьмы побежала прочь, а Виктор побежал за ней, отключившись от всего, подключившись лишь к женщине-игре, женщине празднику, женщине-феерверку…
На все это, смотрел Лев, давясь от злости. Ведь они – не занимались сексом. А им было лучше… Чем Льву и Аделине…
.
.
.
Но ведь Лев не способен на убийство только из-за того, что его теории не подтверждаются на практике? М? Верно ведь?