Страница 149 из 174
Это была сцена 32.
В ролях:
Муся.
Палец.
Химеры.
Читать: тихо, но с надрывом…
– Однако интересная реакция у вас на появление интересных персонажей. – Сказал Виктор, когда Андрей вздрогнул от запаха ватки на пинцете.
– Я потерял сознание?
– Да. Бывает. Вы мужчина или женщина.
– Я мужчина, носящий на себе облик той, кого увидел в вашем воспоминании!!! – Андрей вздохнул, стер слезы с лица, шеи и накладной груди. Тушь текла следом, и Му превращалась в Ан.
– Как интересно. – Виктор проглотил эти слова. – Но вы не успели ничего…
– Да, да, продолжим! Только ответьте мне, как вы смогли записывать воспоминания?
– Все узнаете.
.
.
.
Черно-белая картинка идет мелкой дрожью. Реализм поражает. Будто бы все это сейчас.
.
.
.
– Мальчики, я принесла вам печенье!
– Аделина, не сейчас. Мы решаем важные фундаменталистические вопросы. – Сказал Виктор, поправляя на носу пенсне, а может, очки, а может, протирая линзы – сами придумывайте.
– Вот этот гусь, – сказал Лёва, – выдумал, что идея первична, и что идет все от духовного.
– Этот пес. – Продолжил мысль гуся пес, – считает, видите ли, что все в мире – материя, и мысль – лишь производная от нее.
– Как это скучно…. – Протянула Аделина.
Зашла Раиса с баночкой печенья и тарелочкой молочка.
Через секунду, когда взгляд Раисы столкнулся со взглядом Аделины, тарелка и банка оказались на полу. Аделина всё поняла, и настал её черед фыркать и цокать каблуком. Через секунды четыре Аделина, кстати, её фамилия была Фрик, Фрик Аделина, да, исчезла из комнаты, или из виду, или из помещения, мне все равно.
.
.
.
– Зачем же так, Раечка? – Спросил или Лев, или Олег, или Виктор, какая разница, главное, что эта фраза прозвучала. Такое это дело, смотреть воспоминания. Нет в нём резкости. Нет в нем четкости. Нет в нем реальности происходящего. Есть только цветное кружение, черн-красным балаганом, как оголтелое, носящееся вокруг вас.
– Терпеть не могу эту проститутку! – Крикнула Рая. – Зачем она тебе, Витенька? – Рая дула губки, и Виктор наконец-то обрел точное местоположение – он встал в трех метрах от стула, в шести метрах от кровати, и двух метрах от шкафа, а может быть – наоборот, а может быть – ничего в комнате вообще не было, был только Палец и Рая, и вот это уже и указывало на то, что он обрел СВОЕ местоположение, потому что он стоял рядом с Раечкой, и наплевать, простите, на шкафы, стулья, кровати, окна, двери, паркеты, окна, лоджии…
.
.
.
И даже, простите, на Льва наплевать.
Он же, Витька, с Райкой.
Любовь это, тупорылые вы сволочи.
.
.
.
Черно-белая, дрожащая камера показывает автора этих строк, сидящего на конференции журналистов. Одна встает и что-то говорит – внизу экрана – сурдоперевод, а для тех, кто не знает язык глухонемых, внизу так же идет строка. Правда на иврите. Почему на иврите? Потому что. Кстати, вы, скорее всего, и иврита не знаете. Не ваш день сегодня…
Ах да. Журналистка спрашивает (ну зачем, зачем вам знать иврит, если я сейчас все напишу, что бы вы без меня делали, красно-черного): «Автор, почему вы во фразе «Любовь это, тупорылые вы сволочи» в конце добавили брань? А автор такой: «наверное, что бы не казаться сопляком и размазней при этом».
.
.
.
Занавес.
Конец съемки, то бишь.
.
.
.
Я потерял мысль…
.
.
.
– Гусь.
– Пес.
Гусь.
Пес.