Страница 6 из 175
Реформы нашли широкую поддержку в бывшем эсеровском крыле Белого Движения, как и в среде возрождённого Крестьянского Союза. Но оставалось и немало противников таких реформ. Впрочем, со временем некоторая их часть вынужденно признала правильность политики кабинета Деникина. Та часть Белого Движения, что состояла из бывших легальных марксистов (как их называли при царском режиме), с начала тридцатых всё больше задавалась вопросом, а так ли уж неправы были большевики, отказавшись от ортодоксального постулата Маркса о необходимости построения капитализма, как первого этапа на пути построения социализма? Что если Ульянов-Ленин был прав, отвергнув капиталистическую фазу? Официально же пропаганда продолжала вещать, что «всё в строительстве новой России так или иначе идёт в соответствии с заветами великого преобразователя, павшего от руки, направляемой врагами русского народа в тот роковой сентябрьский день 1911 года». Из года в год со страниц печати не сходили и слова самого Столыпина: «На очереди главная наша задача ‒ укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов и будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте ‒ и слова Русского Правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром... Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа ‒ вот девиз для нас всех, Русских. Дайте Государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней Poccии». Но вопреки пропаганде и отсыланию на благотворность для России реформ царского реформатора, происходящее всё больше отдалялось от столыпинских замыслов. Идол Столыпина оставался незыблем, однако итоги преобразований уже во весь свой рост показывали совершенно обратный вектор развития страны. Столыпин старательно и через колено ломал вековые устои на селе, насильственно внедряя в сельском хозяйстве капитализм и тем самым расслаивая по большому счёту монолитное до того крестьянство. Ныне же в России мало говорили о социализме, но строили именно его, избрав в качестве застрельщика наиболее злободневный и застарелый ещё в XIX веке земельный вопрос. А к началу тридцатых, стараниями бывших легальных марксистов, а также под давлением Крестьянского Союза, Россия постепенно вывела из внешней торговли зерновую составляющую. Горькие уроки самодержавия ещё были слишком свежи в памяти. Миллионы и миллионы помнили, как с начала девяностых по империи прокатывались голодоморы и вызванные ими эпидемии. Как вымирали целыми сёлами. Как по разного рода оценкам царских чиновников за период только 1901-02 годов в империи голодало сорок два миллиона людей и умерло около трёх. И это при всё возрастающих из года в год поставках зерна зарубеж, даже во время голодов. И при радостных отчётах царских министров об увеличении экспорта пшеницы. Теперь же, с подачи Крестьянского Союза и бывших эсеров и меньшевиков, в стране делались стратегические запасы зерна. И пожалуй впервые угроза голодов стала превращаться в призрак из прошлого. А многолетняя торговая блокада Запада и навязывание России торговли зерном заставили искать новых партнёров. И они были найдены. Мир, как оказалось (и как виделось это при царизме), не состоял из одних только Европы и САСШ. Между тем, сравнивали на страницах печати и промышленный рост в сравнении с довоенным 1913-м. Официозы провозглашали, что к 1913 году благодаря заданному Столыпиным импульсу Российская Империя по темпам промышленного роста и производительности труда вышла на первое место в мире, опередив даже бурно развивающиеся САСШ. Именно к последнему предвоенному году Россия сравнялась по уровню экономической мощи с Францией, Японией и САСШ, уступая только Германской и Британской империям. Даже по среднедушевому доходу Россия заняла пятое место в мире. Но если брать объективное выражение этого фактора, то те же Франция и Британия учитывали промышленную базу своих колоний, в которых труд рабочих-туземцев был крайне дёшев, но не учитывали само туземное население Египта, Марокко, Судана, Бирмы, Южной Африки, Индии, Индокитая и прочих колоний. И только в самом конце двадцатых в прессе и научно-популярных изданиях стали появляться статьи о том, что экономика при Николае II развивалась однобоко, царская Россия сильно отставала во многих технологических отраслях, а кредитная зависимость от западного капитала приобрела размах такого уровня, что говорить о субъектности империи на мировой арене можно было только со множеством оговорок. И что уже в Великую Войну многим стало понятно: Россия при Николае II окончательно остановилась в развитии. А ведь остановка в развитии для такой страны – это предвестник скорой смерти.