Под Крылом

 – Хороший иммунитет. – Поощрительно произнес один из следящих Братьев. – Лучше нашего... Временно.

 Тело в капсуле подергивалось, имитируя жизнь. Но это был лишь обман для почти сдохшего мозга.

 Огромные серые крылья с белым пушком на внутренней стороне лежали на белом столе. Рядом, аккуратно разложенные, находились личные вещи. Браслет из веревочек. Длинная оранжевая лента, ранее вплетенная в волосы. Плащ. Рубашка и штаны. Накидка поверх со светлой вышивкой по серой ткани. Тканевый мешочек с облезлой монеткой.

 Один из Братьев подошел ближе. Тронул предмет, слишком чуждый для мира, в котором поймали крылатого.

 Плоская коробочка, выполненная из металла и помещавшаяся в ладони. В белых пальцах она раскрылась, показывая две фотографии, запрятанные внутри.

 На одной из них были запечатлены двое. На второй – маленький детеныш, только научившийся сидеть с растопыренными крылышками. Фотографии выцвели, превратившись в желто-черные хрупкие осколки прошлого.

 Брат провел пальцами по фото с ребенком – и оно рассыпалось, превратившись в пыль. Захлопнув медальон, развернулся к крылатому в капсуле.

 У него действительно был хороший иммунитет и регенерация. Сорок часов в его тело вливали черную кровь, но организм очищал ее.

 Им такой подойдет.

 Брат оглянулся на стол. Мысли Белых Плащей, его Братьев, текли в голове ровным потоком. Они были единым организмом, а тела... Тела всего лишь – клетки его разума.

 Их разума.

 И их разум желал силы и выносливости, жаждал обладать мощью голоса крылатых созданий.

 Нет, не обладать.

 Они желали вернуть то, что по праву принадлежит им.

 Второй Брат стоял напротив капсулы, рассматривая лицо бескрылого крылатого. Капюшон закрывал лицо, но они видели глазами друг друга.

 – Скоро у нас будет такой же иммунитет.

 Второй дрогнул ртом.

 – Как его зовут?

 Вопрос был странным.

 – Разве это важно, брат мой? Его силы вернутся к нам.

 – У него было имя. – Спокойно сообщил Второй. – У него был дом. Семья. Те, с кем он говорил.

 – Теперь это тело принадлежит нам. Разве имеет значимость что-то другое?

 Белый Плащ опустил голову, рассматривая уже не лицо, а облепленные датчиками руки.

 – Ты прав, остальное не является ценным... – Послушно согласился он с Первым, а потом прикоснулся белой ладонью к капсуле. – Сегодня он, завтра – новый сосуд, а послезавтра – все крылатые будут принадлежать нам.

 Он смотрел на свои пальцы на поверхности капсулы – белые, лишенные пигментных пятен, ногтей и тех крошечных складок, которые формировали отпечатки. Пальцы манекена. Безликие. Не мертвые, но и не живые, и повинующиеся лишь общему разуму.

 То, что не рождалось, не способно умереть. Ощутить жар горячей чашки, тепло свечи, холод снежка.

 Первый повернул лицо к своему брату. Тот смотрел на свою ладонь, сравнивал ее с рукой мертвого крылатого. Тонкие бескровные губы кривились, выворачивались, подергивались, превращая лицо в резиновую маску. Мысли его скакали, то вливаясь в общий поток, то выдергиваясь, словно обжигаясь.

 – Но у него есть имя. – Медленно произнес Второй, всматриваясь в руку крылатого. – Мы... Он... Мы... – Рот у него снова дрогнул. – Имя.

 – Забудь про это, брат мой.

 Черная кровь вливалась в вены.

 Наконец красный померк, и золотые искры затухли.

 – Его тело – наше. Вы вернули себе иммунитет и его силы, которые он украл...

 – Да, брат мой... – Второй опустил руку, позволив белой ткани накрыть пальцы. – Миорли.

 Первый перевел взгляд от трубок на своего брата.

 – Его зовут Миорли. Его имя. – С силой разлепляя губы, сообщил следящий Белый Плащ. – Он был выращен Старейшинами. Боевой лир. Он... Его растили на замену Дарелину. Он... Мы... Помню. Я помню. Он был в Отделе однажды. Хотел отдать Илье найденный медальон.

 Он замолчал. Речь его, мужская и женская, взрослая и детская, оборвалась резко, словно отключили запись.

 – Я помню. У него было имя. Он был боевым лиром. Он хотел вернуться домой и охранять свою деревню. Я помню. В Отделе новый сосуд. Я... Я... – Второй поднял ладонь, рассматривая белые пальцы. – Я вспомнил.

 Мысли его окончательно отделились от общего потока. Первый открыл рот, но ничего не успел сказать.

 Силы покинули его, и собственное тело, слепленное их разумом из кучки молекул, начало рассыпаться. Разваливаться, как песочная скульптура.

 От Второго по полу спиралью расходился черный ветвистый узор. Белые плиты серели, старели и рассыпались в пыль. Для них каждая секунда превращалась в тысячелетие.

 Первый смог опустить взгляд. Узор добрался до него, выпивая до дна. Одежда рассыпалась, ноги превращались в ничто.

 Брат его, принесший весть о новом сосуде у лае, поднес ладонь к глазам. На белой коже темнело пятно, медленно разрастаясь по запястью. Капюшон медленно сполз, открывая такое же, как и у всех братьев, лицо. Безбровое, гладкое, как голова манекена, с тонкими губами и слабо выявленными ушами. С глазами белесыми, без зрачков и радужки, похожими на молочный туман.

 Брат его собирал энергию. Пил ее отовсюду, куда добирался узор. Хрустнула, обращаясь в пыль капсула. Серые крылья на столе, облепленные узором, рассыпались в ничто.

 – Я вспомнил. – Он закрыл глаза. Медленно открыл.