Страница 38 из 39
- Мы вернемся? – полувопрос-полуутверждение и пытливый взгляд – синева, вопрошающая синеву.
- Эрика, – он вздохнул и с наслаждением повторил, - Эрика. Моя! - сгреб в охапку и тут наткнулся на неодобрительный взгляд Эреза, стоящего в дверях. Его ужас уже прошел и сейчас он лишь неодобрительно и где-то даже брезгливо наблюдал за тем, что считал противоестественным, извращением – любовью между мужчиной и женщиной.
- Это Эрика, - Даго толкнул девушку навстречу Эрезу, – и она из тех же место, что и я.
Юноша застенчиво улыбнулся и протянул девушке узкую белоснежную ладонь с великолепно отполированными ногтями.
За время, проведенное в доме юноши, Дагомир узнал многое о его мире. О законах, которые пишут сильные для того чтобы защитить их интересы, об однополых браках, о странных обычаях. Он слушал, как Эрез хвастается тем, что, несмотря на высокую преступность, у них в стране все относительно хорошо, в то время как в прочих местах гремят бунты, льется кровь и умирают от голода люди. На вопрос, откуда он это знает, бесхитростный и женственно нежный юноша (есть такая порода мужчин, которым следовало бы родиться в женском теле – так нежны их голоса, легки жесты, изящны движения и неразборчивы мотивы поступков) отвечал, что из официальных газет и новостей, которые показывает телевизор. В ответ на откровенные и подробные рассказы Эреза Дагомир вначале отмалчивался. Но долго ли можно отмалчиваться, когда собеседник столь доверчив и так искренне интересуется вами?
Однажды был тихий теплый вечер. Один из тех вечеров, что осень на прощанье и на память дарит всем тем, кто уже успел привыкнуть к ней. Такие вечера – как обещание вернуться и просьба не грустить. В маленькой двухкомнатной квартире Эреза на стерильно-чистой белой кухне двое черноволосых мужчин пили чай. Тонкие синие чашки источали ароматный терпкий запах, на столе скучали вазочки с золотистым печеньем и янтарным медом, а из приоткрытого окна едва доносился шум никогда не спящего города. И Даго стал рассказывать. Он не говорил о пространстве между мирами, нет. Он говорил об окнах-бойницах, в который всегда сочится свет, подобный лунному, расписывал красоту оранжерей в подвалах Стража, вскользь упоминал о жестокости тренеров, сделавших из него воина. Даго рассказывал о Башне. Он говорил о дисциплине, о тренированных воинах, населявших Стража, о серых мягких стенах и Порядке. Короткими, рублеными фразами мужчина пытался передать свое принятие происходящего, покорность Дуче и идеалам Ордена, уверенность в его абсолютном праве на бытие. Он пытался рассказать об Эрике. Но не смог. Какое-то внутренне табу не дало ему это сделать. Так большинство людей, повинуясь первобытному страху сглазить, опасаются говорить о своей удаче или о чем-то сокровенном, дорогом душе.
Эрез слушал его с открытым ртом. Ему, выросшему в городе, где все относительно свободны (во всяком случае, полагают себя таковыми), очень сложно было понять жесткий устав Ордена, почтение, испытываемое Даго к Дуче и странные ритуалы синеглазых. Он много раз спрашивал, что за место, в котором стоит Башня, что находится снаружи ее, но каждый раз Дагомир уходил от ответа. И впрямь, нельзя же было рассказать Эрезу о том, что вокруг Башни нет ничего, кроме множества светящихся пузырей, в каждом из которых заключена целая Вселенная! И что в одном из таких пузырей находится мир Эреза. Впрочем, тот все равно бы не поверил. Когда Даго окончил свой рассказ, чай был выпит, а в опустевшей вазе синего стекла грустил одинокий кусочек печенья.
Эрика проснулась от того, что Эрез убил ее. Проснулась в городе богов, а, точнее, в комнате, где, боги играли. С удивлением разглядывали небожители незнакомку, которая по всем канонам мира должна была либо умереть насовсем или ожить в Башне.
- Та-ак, - голосок Кетер прошелестел по залу, умудрившись коснуться лежащей на полу Эрики и даже заставить ту сесть. Десятки удивленных глаз уставились на нее, заставив девушку почти против воли задать глупейший вопрос: