Страница 24 из 39
В том, что это был именно Краснодар, родной город Эрики, сомневаться не приходилось. Тротуар, на котором она стояла, проходил вдоль низких и убогих хаток, построенных из того, что было под ногами еще в середине прошлого века. Крошечные палисадники, закрытые на ночь ставни, белые мокрые от недавно прошедшего дождя стены и покосившиеся тронутые ржавчиной заборы из рабицы. А через дорогу лишь от хибар – роскошный отель, как гигантская бригантина среди утлых лодчонок бедных домиков и парусных яхт домов побогаче. Подсвеченный сиреневым фасад отеля глядел на ночной город широко распахнутыми желтыми окнами ресторана и розоватыми уютными окошками номеров для постояльцев. Торец здания ощетинился блоками сплит-систем, как будто защищаясь от непрезентабельных соседей эконом-класса. Краснодар – город контрастов.
Сейчас здесь была поздняя осень. Или, может быть, ранняя весна. Голые ветки уличных деревьев удерживали на себе сверкающие в свете фонарей прозрачные дождевые капли. Сырой холодный ветерок забирался под одежду, касаясь кожи, заставляя передергивать плечами и поплотнее запахивать одежду, чтобы сохранить драгоценное тепло. Эрика вспоминала, плыла по волнам воспоминания, позволяя нести им свой разум, не сопротивляясь и не помогая. Эта улица, знакомая ей с глубокого детства (тогда здесь было много цветов, аккуратные домики, сады, и никаких отелей) как старая видеозапись, сделанная в странном порыве запечатлеть кусочек жизни подвернувшейся видеокамерой, будила память. Не потому ли люди хранят фото, эти плоские картинки, ничего не говорящие случайному наблюдателю, но несущие в себе целые эпохи, тонны впечатлений и эмоций, гигабайты событий для тех, кто на них запечатлен? Так якоря привязывают корабли к причалам, позволяя возвращаться к ним вновь и вновь.
Мимо промчалась еще одна машина, на этот раз серебристая, как рыба. Потом прошелестел шинами и не подумавший притормозить на красный сигнал светофора полицейский автомобиль – белый с синими полосами. Медленно-медленно, как из сновидения Эрика выплывала из глубин своей памяти. Подняв голову к звездам, невидимым за световым маревом, всегда висящим над ночными городами, девушка вдохнула сырой воздух, уже чуть отдающий морозцем, с наслаждением, хорошо известным тем, кто долго не был дома. Теперь она точно знала, куда ей идти.
Почти пустынный город провожал ее редкими огнями фар и никогда не спящей световой рекламы до самого подъезда. Эрика шла мимо светофоров, почти бежала вдоль дремлющего парка, летела сверкающих витрин ночных магазинов и бесконечных фасадов вездесущих банков, которых, казалось, в городе приходилось по одному нам каждую человеческую душу. Тысячи Гобсеков, Скруджей и прочих им подобных на один не слишком большой провинциальный город, половина которого еще по привычке хранила деньги в Сбербанке, считая его государственным, а значит более защищенным от разного рода финансовых коллизий.
Набрав номер квартиры на пульте домофона, Эрика долго слушала мелодичные гудки. Страх и надежда – взрывная смесь, способная вынуть душу даже из самого мужественного человека. Страх заставлял ноги девушки буквально подкашиваться от слабости, а надежда дарила ощущение нетерпения, от которого можно было взлететь. Наверное, только совокупность этих эмоций сейчас поддерживала Эрику на ногах.
- Кто там? - спокойный женский голос, чуть хрипловатый и мягкий.
- Мама, открой.
- Рика? Ты почему так поздно? Поднимайся.
Короткие гудки, сигнализирующие о том, что замок на тяжелой двери открыт. Эрика не чуя ног взлетела на второй этаж и в дверях квартиры практически столкнулась с сонной Наташей.
- Рика, в чем дело? – Наташа, кутающаяся в теплый халат (ах, эти милые пушистые мамины халаты, пахнущие ее духами, в которых так уютно заворачиваться после ванны!), решила не откладывать нотации загулявшей и не соизволившей прихватить с собой ключ дочери. – Ты где была так поздно? И.. что это на тебе надето? – мама девушки недоверчиво оглядела дочь с головы до ног. Она точно помнила, что из дома Эрика уходила в синем коротком пальто и высоких черных сапогах, а не в этом непонятном костюме, подпоясанном черте чем.
- Мама, я костюм, - девушка лихорадочно перебирала в уме своих приятельниц, – у Алисы позаимствовала. Мы встретились случайно, кофе у нее попили, потом были в ночном клубе, а…
- Эрика, ты совершенно безответственна, – мама зевнула, невольно выдав этим зевком свое отношение к этому утверждению, и, уже уходя из прихожей - чай пить будешь?
- Мам, нет.
- Ну, тогда спокойной ночи. И, кстати, тебе звонил Олег. Он хороший мальчик, Рика, не обижай его.
- Ой, ну мам! – привычная фраза сама собой вырвалась из уст девушки. Эти рефлексивные фразы, почти неконтролируемые... Все мы немножко собачки Павлова.
«Дома, дома! Как будто и не было ничего! Мамулечка, милая моя умная, красивая мамочка, как же хочется обнять тебя, зареветь, выплакаться в твой мягкий халат с запахом Шалимар! Мамочка, как я тосковала по этому запаху, по тебе! Господи…» - и все это мысленно, на грани едва сдерживаемых слез. Впрочем, едва Эрика добралась до своей крошечной розовато-бежевой спальни, большую часть которой занимала огромная квадратная кровать, они все же брызнули из глаз – неудержимо, безостановочно, как горный поток. Эрика бросилась на кровать, скатала собственное тело в клубок, подтянув к подбородку колени и обхватив их руками, превратившись в тугой комок напряженных до судорог мышц и расплакалась. Сначала рыдала натужно, болезненно, пытаясь выплакать выдавить тяжелый густой комок в горле, ноющую боль в груди, гася о подушку слишком громкие всхлипы. А потом вдруг в груди прошелестел порыв свежего прохладного ветра, слезы стали прозрачнее, а мышцы – мягче. Тяжелые каменные рыдания постепенно превратились в светлый плач, постепенно превращающийся в легкие всхлипы-вздохи. Каждая слезинка смывала боль, горечь, страх и все то, что натерпелась девушка за эти месяцы в Башне… месяцы, которых не было здесь, раз даже мама считала, что ее отсутствие длилось лишь несколько часов. А, может, ей все это приснилось? Ну, ведь бывает так, что проснешься и не можешь понять, где ты, что с тобой, был ли только что увиденный тобой сон реальностью или все, что ты видишь сейчас вокруг – лишь порождение фантазии.