Страница 2 из 39
Наташа видела сон. Ей снилось какое-то прекрасное неведомое Далеко, где листва деревьев не зеленая, а с синевой, где люди живут в красивых маленьких белых домах, как будто слепленных из кружева. А еще ей почему-то снилась семья кузнеца. Точнее, она откуда-то знала, что вот этот великолепный, черноволосый мужчина – кузнец. Вот кузнец за работой: бугрятся мышцы, играет отблесками огня зрачок, звонко распевает молот. А вот другая картина – кузнец дома. И эта прекрасная, чуть полноватая женщина (Наташу отчего-то кольнула ревность) – жена, недавно подарившая молодому мужу вторую дочь. Ощущение единения, целостной медвяной ласковости висело вокруг картины, на которой семейство готовилось ужинать. Девочка лет шести, толстощекая, белозубая, помогала маме накрывать на стол, пока отец развлекал гримасами пускающую пузыри кроху в колыбели (Наташа вдруг до физической боли захотела взглянуть на эту малышку, скрытую за бортиком расписной детской кроватки).
В следующий момент все вдруг помертвело. Как будто на секунду приморозило, покрыло льдом, накинуло оцепенение и заиндевелую неподвижность на все. Тишина. Мертвая – ни хруста, ни шороха. Такой тишины не бывает – нигде. Лишь долю секунды длилось и вдруг оттаяло. Но Наташа остро почувствовала – что-то произошло. Что-то странное. В сон тугим гулом, набирающим тональность, прорвался всхлип, а затем и рев новорожденной Эрики.
Молодую мать вырвало из сна, поволокло и вывернуло в реальность. В ту самую, где плакала дочка двух месяцев от роду, где были заботы-хлопоты, памперсы, бесконечные кормления и недолгий беспокойный сон. Женщина спросонья качнула кроватку, где спала малышка, потом взглянула на часы. Эрика уже проголодалась.
Растерянно недавняя роженица нашарила очки на тумбочке (по пути к ним кисть наткнулась на чашку из-под чая), еще раз качнула колыбель с притихшим младенцем и, стараясь не видеть, не слышать, отправилась на кухню, двигаясь так, как будто сквозь толщу воды. Последние недели вынули душу, высушили ее, выскребли до прозрачности и вложили это тонко-пергаментное, пустое обратно в Наташу. Может, просто беспросветная усталость, а, может, послеродовая депрессия. Или и то и другое.
Женщина уже собралась ополоснуть чашку, подставив ее под шипящие струи, изрыгаемые хромированной гусиной головой крана, как вдруг…
Наташа недоуменно пригляделась к чашке, которую перед тем пристроила на край раковины. От пустой (!) толстостенной посудины поднимался парок – как будто бы в ней уже находилось горячее ароматное содержимое – чай или кофе с молоком. Женщина сморгнула, полагая, что в непромытых после сна глазах еще осталась легкая пелена, и вновь взглянула на синюю керамическую кружку. Над ней все так же парило. Только пар стал гуще, наваристее.
Протянула руки и, как сомнамбула, взяла в них прохладную посудину. Не думая, движимая лишь любопытством, заглянула в нее – и чуть не выпустила из рук. Со дна чашки поднимался тугой, густоты нереальной, столб пара. Наверное, так выглядело бы тяжелое грозовое облако, вздумай кто-то вытянуть его струнку и украсить верхушку замысловатыми игривыми вихрями, в которых то и дело весело посверкивали молнии.
Наташа глазам не поверила. Впрочем, осознать всю нетривиальность происходящего не успела – из комнаты, где Эрика дожидалась своего ужина, раздался дикий полувизг – полусвист, вслед за которым как-то разом упала темнота, холодным и липким языком слизнув весь мир.
Наташу вырвало из сна, поволокло и вывернуло – в реальность. В ту самую, где плакала дочка двух месяцев от роду, где были заботы-хлопоты, памперсы, кормления и недолгий беспокойный сон. Молодая женщина спросонья качнула кроватку, где спала малышка, потом...
Стоп. Наташа мотнула головой, пытаясь вытряхнуть из нее дымку сна. Сюжет, все еще проглядывающий сквозь нее, как-то уж слишком подробно воплощался сейчас в реальности. Женщина перевела взгляд на тумбочку, где лежали очки, и стояла темно-синяя керамическая кружка из-под чая. Все это здорово смахивало бы на дежавю, если бы только что не было увидено Наташей во сне. Единственное различие реальности и сна заключалось в том, что Эрика не плакала. Наташа испуганно заглянула за бортик кроватки, на секунду замерев, ослепленная тем, как похож этот бортик на тот – вожделенный – из другого сна, в котором главным героем был красавец-кузнец со своей семьей. Из кроватки на женщину смотрели совершенно взрослые, нечеловечески-глубокие и очень серьезные глаза младенца. Не Эрики. Наташа отпрянула от колыбели и зажала себе рот, чтобы не кричать. «Все, мать, это точно или бред, или сон, или переутомление, или что-то еще», - скользнула по краю мечущегося сознания довольно трезвая мысль. Скользнула и растворилась в панике.