Страница 57 из 94
-Нет. Но ведь он на русском говорил с акцентом, это в каком-то фильме о конце войны, помните?
-Так ребенком уехал, с родителями.
Они поговорили и о своих родителях, как кто из них принимал судьбоносные для детей решения. Оказалось, что старики Виктора давно на пенсии. Живут себе в бревенчатом доме, сами себя кормят с приусадебного хозяйства и сердятся, когда он подбрасывает им деньжат или консервированных продуктов. Кстати, продукты он берет мелким оптом у своих клиентов, из партий, которые привозит именно из Германии:
-У меня транспортная фирма. Двадцать три тягача, из них семь рефрижераторов. Вожу отсюда продукты в охлаждаемом контейнере - йогурты, масло и так далее. Возил и цветы из Голландии, но водителя чуть не пристрелили по дороге, пришлось отказаться.
-Так это опасно?
-Сейчас уже нет. Машины идут колонной, их не тронут. А раньше я сопровождающего милиционера с оружием нанимал от границы до Сибири. Когда еще сам ездил за рулем.
-Вы сами водили грузовики? А я считала, что все бизнесмены - только эксплуататоры,- слукавила Ирина, чтобы продолжить разговор.
Слушать Виктора было приятно, он так забавно выговаривал звук "ч", смягчая его донельзя и превращая в "чь" или "тщь". Они шли и шли по бесконечному городу, сворачивая там, где хотелось, присаживаясь на лавочках и дожидаясь, пока Ирина Ермакова выкурит очередную сигаретку.
Когда проголодались, хозяин маленького ресторанчика предложил замечательный бигус под кружечку темного пива. Полумрак кабачка позволил рассмотреть спасителя лучше, почти в упор. Пока вилка и хлеб помогали подцепить очередной кусочек свинины, Виктор смотрел в тарелку, а как поднимал глаза - улыбка заливала физиономию. Шрам на щеке сгибался уголком, дублируя веселую складку.
-"Славянское, чуть скуластое лицо, мелкие веснушки. Голубые глаза и красиво очерченный рот. Если его одеть, как следует, правильно постричь..."
Додумать и досмотреть не удалось. Он разделался со своей порцией в считанные мгновения. Потом подпер щеку кулаком, смотрел, и беспрестанно улыбался. Она не отважилась доесть до конца - а вдруг капуста прилипла к ее губе? Он же будет улыбаться, и слова не скажет. Критически осмотревшись в зеркале дамской комнаты, Ирина не нашла в своей внешности дефектов. Зато ей задорно подмигнула старшеклассница Ирина Обора, мечтающая о любви.
И снова они вышли на проспект. Босоножки звонко цокали по мостовой, легкий ветерок разметывал ее развившиеся локоны, бросая на лицо, прямо в глаза. Тогда она отводила их рукой и снова поворачивалась к спутнику, задавая вопрос или отвечая на него.
Глава шестнадцатая
Ирина, Степан.
Стало прохладно. На город опускался вечер. Длинные тени перечеркнули улицу, окна противоположной стороны бликовали или отзеркаливали красный пламень. Зеленые крыши теневой стороны густо темнели. Фонари принялись отбрасывать сдвоенные тени, меняющие интенсивность и длину с каждым шагом. Пора расставаться. Вот и такси.
-Можно, я провожу?
-Нет, это излишне, - мужняя жена Ермакова не собиралась давать Степе повод для расстройства.
-"А я бы разрешила!"- рванулась из нее Ирина Обора, чтобы позвать, но Ермакова опередила:
-Спасибо, прощайте, - только голос у нее сорвался, отчего?
-"Неужто пожалела, что Виктор не спросил телефон? Так скажи! Скажи, что встретиться надо, не молчи дура-дурой!"
Но в такси уже открылась дверь. Виктор придержал под локоть, Ермакова опустилась на сиденье, последний раз взметнула взгляд в славянское лицо. Облегчения от расставания там не заметно. Да и улыбки нет. Серьезно ("а, может, печально?") и внимательно эти синие ("надо же, почти васильковые!") глаза смотрели на нее - Обору или Ермакову?
-"Захлопнуть дверь, скорее!"- рванулась замужняя. - "Да поехал же ты, увалень саксонский!"
Такая сильная рука, утром спасшая от увечий глупую девчонку, медленно идет вверх, чтобы там приветственно качнуться - бай, дескать! Это видно только краем глаза, не поворачивать же голову, хотя как раз этого нестерпимо жаждет Ирина Обора. Мало ли чего жаждет школьница, нецелованная, но уже обнятая этим мужчиной! Но другая, наученная жизнью, дважды разочарованная в любви женщина под фамилией Ермакова, лишь коротко кивает в ответ на прощальный взмах руки, называет таксисту адрес...
-"Что же ты, такая гордая, выхватила из сумки платок?"
Раздвоение личности минуло, и заплакала русская баба, в отчаянии, что упустила свой шанс. А как не заплачешь, если занозой торчит и не утихает воспоминание, как, оставшись одна, без опаски раздразнить постылого мужа, приступишь заниматься собой, с намерением получить удовольствие, а по итогу - опять рвешь сердце?
Кому, кроме себя, расскажешь, как принимала ванну, с удовольствием втирала кремы, делала маски, нагая ходила по комнате и разглядывала свое стройное точеное тело в зеркале платяного шкафа? Как гладила бархатистую упругую кожу, трогала высокую грудь, видела красоту своего тела, расцветшего после рождения дочери, и вдруг взрывалась рыданиями от обиды на глупо сложившуюся жизнь?
-" Почему нет того, кому хотелось бы отдать такое тело?! Почему ненавистен человек, с которым ложишься в постель! Почему все так глупо, почему?!"
Быстро утерев глаза, Ирина Ермакова задавила ненужные мысли и уставилась в окно. Такси плавно катилось по темному городу под Уандера, которому подпевал водитель:
"...Ай джаст колл ту сэй - хау мач ай кээ.."
-Выключите, пожалуйста, музыку.
-Пожалуйста, - удивленно отозвался таксист и тоже замолчал.
Так и доехали в тишине они до самого Крамеровского дома. Друзья были навеселе.
-Ну, как музеи? А откуда у тебя эти босоножки?