Страница 3 из 11
Какие еще доводы Александр Христофорович предоставил бледному барону было не известно, но учитывая ссылку младшего Корфа на Кавказ, у одного из самых влиятельных людей России явно были козыри в кармане. Признать по правде, Анна не осуждала своего благодетеля. Иван Иванович хотел видеть ее на сцене, но в конце концов, такие неравные союзы были далеко не редкостью. Молодые знатные девушки постоянно становились женами мужчин, намного старше их, а в театре чувства актрис вообще редко брали в расчет.
Анна очень надеялась, что в связи с кончиной отца Владимиру позволят вернуться, от Андрея Долгорукого, посетившего ее в театре, она узнала, что молодой Корф высылал прошение на высшее имя, но император отказал. В то же время княгиня Долгорукая, по обвинению в неуплате долга, прибрала к рукам городской особняк Корфов, и Анне пришлось таки съехать в наемные квартиры. Скудного жалованья едва хватало на оплату жилья и кое-какую еду, а подорванное потрясениями здоровье хрупкой красавицы стало сдавать… Анна начала кашлять. Поначалу, она думала, что просто простудилась, но время шло, а болезнь затягивалась. Ее положение оставалось бедственным, но то ли к счастью, то ли несчастью девушки, граф Бенкендорф пока не возвращался, а другие претенденты, опасаясь всесильного шефа полиции, не докучали молодой актрисе предложениями.
К весне стало понятно, что болезнь не отступает, Сергей Степанович вызвал молодой приме доктора, и словно гром среди ясного неба прозвучал приговор - чахотка. Теперь, молодые поклонники обходили ее стороной, когда о диагнозе стало известно графу Бенкендорфу, он тоже отступился, и девушка слегка расслабилась. Она по-прежнему могла играть и петь, ею восхищались, но оставили в покое, и если бы не скромное жалованье, все было бы хорошо. Иногда ее навещала Полина - после смерти Ивана Ивановича, управляющий писал молодому наследнику с просьбой выкупить полюбившуюся ему девушку, и барон дал согласие. Полина и Карл Модестович поженились сразу же после оформления вольной, и теперь жили в поместье, но видя бедственное положение бывшей любимицы старшего барона, Полина пыталась улучить минутку и навестить ее. Зачастую, она привозила Анне гостинцы, но зная не скрываемую нелюбовь наследника и нынешнего хозяина к воспитаннице его отца, опасалась делать это слишком в открытую.
Время шло, но болезнь Анны развивалась. Холодный и сырой Петербург не способствовал выздоровлению, а умеренное жалованье и отсутствие поддержки не позволяло следовать всем советам врача, да и сами услуги доктора становилось все сложнее оплачивать, и зачастую добрый доктор делал вид, что просто заходит ее наведать, а не с официальным осмотром. Иногда он и сам приносил талантливой, но несчастной актрисе гостинцы, а Полина, почему-то уверенная, что Анне непременно нужно пить молоко, отправляли его из поместья.
Все это время Анна управлялась, но на вчерашней премьере ее вдруг поразил приступ кашля, и девушка, не в силах справиться с собой, была вынуждена покинуть сцену. А сегодня ей прислали отставку, и Анна, с безнадежностью и странным безразличием глядя в будущее, вдруг осознала, что это на самом деле конец.
А ведь вчера, на премьере, на одну долгую минутку, ей показалось, что из зала на нее устремлен взгляд таких до боли знакомых и родных серых глаз… И что смотрят они на нее без ненависти и презрения, и на бледном, осунувшемся лице играет теплая улыбка. Сколько времени прошло… Анна пыталась не думать о нем, о том, что всегда боялась его, что до сих пор не знает, за что он ее ненавидит, о том, что при виде ее теперешнего положения его губы наверняка тронула бы довольная ухмылка. Но чем больше времени проходило с того вечера в библиотеке, когда юная воспитанница подслушала ссору отца и сына, тем ярче становилась не понятно как закравшееся в сознание подозрение, что отнюдь не ненависть к ней вызвала у Владимира ту бурю недовольства. Однако, девушка боялась думать об этом, и гнала непрошеные мысли прочь, не позволяя себе даже допустить возможность чего-то большего.
Меж тем над Петербургом опускались сумерки, готовясь к приходу долгой зимней ночи, и в комнатушке темнело. Новый приступ кашля заставил бывшую актрису согнуться и зажмуриться, прижимая платок к губам, а когда Анна наконец подняла глаза, она так и застыла на месте, сжимая платок в руке: прямо перед ней, в дверном проеме ее жалкой каморки, стоял барон Владимир Корф.
========== Часть 4 ==========
День, когда он последний раз видел отца, Владимир Корф запомнил на всю жизнь. Столько лет прошло, но каждая деталь, каждый звук, каждое слово по-прежнему были отчетливо запечатлены в его памяти, словно это было вчера.
Вернувшись домой из полка, он тут же узнал “радостную” новость, что отец дал Анне вольную и уже решил ее судьбу: Анну приняли в императорский театр. Нет, конечно же, он прекрасно знал, что отец всегда имел планы на свою талантливую воспитанницу, но в душе надеялся, что это - временная блажь и тот одумается, осознав, на что обрекает свою любимицу, а в том, что барон Иван Иванович Корф любил Анну, как дочь, молодой наследник никогда не сомневался. Тем большим потрясением было узнать, что отец, несомненно осведомленный о жизни закулисья, обрекал девушку на подобную судьбу. Самому Владимиру вполне могло бы и не быть дела до блажи родителя, если бы Анна, прекрасная и изысканная, с отрочества не потрясла его воображение настолько, что молодой повеса более не сомневался: он любил крепостную воспитанницу отца. Любил, как ни пытался всячески гнать от себя эту мысль, как ни отчаянно старался отвлечься от пагубной страсти другими красавицами, как ни силился убедить себя, что его влечение - всего лишь плотское желание.
И вот теперь, осознавая, что та, кого он всегда считал своею, для него навеки утеряна, и более того, отец уже даже подыскал девушке покровителя, Владимир вмиг ощутил, словно весь воздух исчез, и он беспомощен, как выброшенная на берег рыба. Ссора с отцом была ярой, но старший барон не слушал доводов разума, уже безоговорочно решив для себя судьбу Анны, и в ярости, Владимир выбежал из дома.
Он не собирался ехать на бал в этот вечер, но достигнув особняка своего друга, того самого, кого предусмотрительный отец прочил в покровители самой причины его душевного расстройства, Владимир узнал, что князь Репнин отправился на бал. Мысленно чертыхнувшись, но сдержанно поблагодарив дворецкого, барон поехал следом, и тут же с головой окунулся в утехи высшего общества. Вино, карты, женщины… Не первый раз он использовал все опробованные способы забыть Анну, и когда на глаза ему попалась яркая шатенка, непозволительно и вызывающе для невинной девушки сверкающая бриллиантами, молодой Корф принял ее за вполне доступный способ отвлечься. Пригласив полячку на танец, он привычно засыпал свою даму изысканными комплиментами, когда какой-то щеголь в черном домино, наплевав на все правила этикета, бесцеремонно увел у него даму. Конечно, Владимиру не было дела до вызывающей шатенки, но спустить такое оскорбление, он, офицер и дворянин, не мог, и нагнав наглого щеголя в соседней комнате, и прежде раздраженный, а теперь доведенный до крайности, он швырнул невысокому мужчине в лицо перчатку.
Как-то опасно и почти довольно блеснув голубыми глазами, юноша снял маску, и барон почувствовал, как захлопнулась над его головой крышка гроба: молодым нахалом оказался сам цесаревич Александр. Он, барон Корф, офицер его величества, жизнью присягавший особам императорского дома, вызвал на дуэль наследника престола. Тут же принеся извинения, Владимир пытался предотвратить дуэль, но вздорный мальчишка, рассыпаясь оскорблениями, сделал извинения невозможными. Словно смертник, идущий в бой, барон откланялся, и отыскав Мишу, уехал с бала. Он провел ночь в особняке Репниных, благо сестра Мишеля после бала вернулась во дворец, а на утро князь, проведя пол ночи в уговорах Корфа еще раз попытаться отменить дуэль, приказал закладывать лошадей - Владимир согласился попробовать принести извинения еще раз, но они не успели.