Иней

- Я часто представляю, как ты будешь смотреться на каком-нибудь роскошном приёме. Среди всех этих женщин с искусственными лицами. У них на уме одни деньги, - Никита гладит меня по лицу нежно-нежно, словно боится повредить пыльцу на моей коже. И с восхищением заглядывает в глаза. – Ты будешь среди них самой прекрасной, самой чистой. И как тебе пойдёт дорогое вечернее платье, из шёлка. Почему ты не надела то, атласное, с декольте? – Никита ведёт указательным пальцем от правой ключицы, закрытой тканью, вниз, к груди. Я вздрагиваю и перехватываю его руку.

- Ты чего?

- Извини. Атлас сейчас не по сезону, - я поднимаю его руку на своё плечо. Скорее бы зажила царапина от ножа. Как ему объяснить, где и при каких обстоятельствах я её получила? Я не просто не хочу, чтобы он жалел меня. Я не хочу потом успокаивать его. – Так на чём мы остановились? Что бы мне ещё пошло? – я широко улыбаюсь.

- И дорогие украшения, с драгоценными камнями. Такие же длинные, утончённые, как эти, только настоящие, - он проводит по цепочкам на моей серёжке; я чувствую, как стекляшки на их кончиках отрываются от моего плеча, и снова падают, по очереди, будто отсчитывая свою стоимость: одна тысяча рублей, две тысячи рублей, три…это самые дорогие серёжки в моей жизни, и подарил мне их он. У меня и дырок-то для серёжек не было, пока мы не встретились. А вот у Ирины украшения совсем за другие цифры. И одежда. Она будто специально утром разложила свои вещи в нашей комнате, пока выбирала, что ей надеть. И весь день, пока их с Никитой не было, я стеснялась войти в собственную спальню – как будто это гардеробная моей хозяйки, и если кто-то узнает, что я туда заходила, меня, как нищую служанку, обвинят в попытке воровства. А ведь мне в глубине души очень хотелось примерить что-нибудь из её вещей и на некоторое время представить, что я – она.

- Мечтать не вредно, - вздыхаю я. – И всё же надо было брать что-нибудь покороче, и дешевле бы вышло, и…не знаю, это не вульгарно, что они так лежат на плечах?

Я подхожу к зеркалу и трогаю серёжки, сталкиваю их с плеч. Смотрю в Никитины глаза через отражение.

- Тебе надо просто держать голову прямо, зачем ты всё время опускаешь её? – он кончиком пальца подталкивает мой подбородок вверх. Так и вправду гораздо лучше. – Ты же такая красавица…

Он обнимает меня, прижимает к себе, как ребёнок заветного котёнка, поворачивает к себе лицом, целует мои губы.

- Помада, - сопротивляюсь я, - всё сотрёшь.

Я снова смотрюсь в зеркало.

- Зачем тебе помада? У тебя и так всё замечательно.

Когда он хвалит меня, я каждый раз чувствую, как к горлу подступает тошнота. Как будто он слепой, и только на данном мною описании представляет меня себе.

Ещё Никита любит, когда всё естественно. Я ему нравлюсь и с утра непричёсанной, и с узкими глазами без туши и теней. Он обожает мой румянец. А я кажусь себе такой отталкивающей. Я вижу только спутанные волосы, свинячьи глазки и неровный цвет лица. Он с восхищением говорит о шелках на моём теле, а я представляю, как неуклюже будут путаться мои короткие толстые ноги в длинной юбке, а на спине, под лопатками, будут торчать складки. Он всё время говорит, что я красивая, а я ну никак не могу понять – что с ним не так? Это такая паранойя, что ли, которая бывает у человека с изъянами от рождения – кажется странным, что нормальный мужчина чувствует ко мне что-то такое: не жалость, не отвращение, а... А вдруг он извращенец? Вдруг моё обрубленное чувство собственного достоинства – его фетиш? Вдруг эта моя уродливая культя вызывает в нём нездоровое влечение, и когда он собирался в первый раз лечь со мной в постель, он просто хотел сравнить, а чем такая, как я, отличается от нормальных женщин; хотел узнать, на что такая как я готова пойти, чтобы удержать его.

Мы спускаемся и выходим на улицу. Я рада, что сегодня холодно, и я могу надеть зимнее пальто. Свою куртку придётся выбросить. Её можно починить, но я не хочу, чтобы она напоминала мне о вчерашнем. К тому же сегодня я бы и так её не надела. Сейчас мы собираемся на встречу с людьми, у которых денег в разы больше, чем у нас с Никитой. И если бы они увидели меня в старенькой курточке, где на месте протёртых лаковых швов кое-где выбивается синтепон, я умерла бы со стыда.

Пока мы идём к машине, Никита поглядывает на прохожих, которые одеты гораздо легче, чем я.

- Мы так и не купили тебе новую куртку, - говорит он серьёзно.

- Ничего страшного. Сезон уже заканчивается, и можно носить пальто.

- Мне очень стыдно перед тобой.

- Ты с ума сошёл?

- Я не могу достойно тебя обеспечить.

- Никита...

- Тебе приходится работать за гроши, приезжать домой и готовить мне еду, хотя ты очень устала…

- Мне приятно делать для тебя хоть что-то.

- Вот, видишь? Ты называешь это «хоть что-то». Другая на твоём месте уже давно бы нашла себе нормального мужика. С твоей внешностью и твоим характером любой, понимаешь, любой мужчина будет у твоих ног. А ты выбрала меня. Неудачника, который третий год не может получить прибавку к зарплате. С которым ты живёшь в съёмной однушке на самом краю Москвы. Который никак не женится на тебе. И ещё этот неудачник не может купить тебе даже куртку, в которой тебе не стыдно будет появиться в кафе.