Огонь, обжигающий руку

Всё вокруг было так похоже и не похоже на её родной Лицей. Такая же преемственность младшего поколения перед старшими. Такие же недетские взгляды в глазах детей. Но тут, в этой засыпанной снегом деревне, всё это казалось каким-то… естественным. Суровая атмосфера, подстёгиваемая расходящимся под вечер вихрем, тяжёлые условия, к которым эти люди привыкли, к которым относились, как к данности. Они сформировали здесь общество рабочих людей, которые дорожили своей жизнью и готовы были зубами вырывать у природы уважение к себе.

Знакомые ей лицеисты тоже противопоставляли себя муштрующему их начальству. Но для них это было несправедливой борьбой с угнетающим их коварным врагом, против которого можно попытаться схитрить, у которого можно выпросить поблажку. В здешних ребятах, да и взрослых тоже, отсутствовал этот дух сомнения, которым полнился Осиновый Дол. Здесь всё было честно и жестоко. Хочешь выжить – борись за это!

Прямо сейчас в узких окошках, забранных тяжёлыми ставнями от набрасывающегося на них снега, зажигались весёлые огоньки. За этими окнами продолжались дневная работа. Матери учили своих дочек шить, убирать и готовить. Отцы стучали молотками, а сыновья искали для них подходящие доски и гвозди. Практически из каждого дома доносился весёлый смех и добродушное кряхтение стариков. Несмотря на ледяную стужу на улице, этим людям было тепло и хорошо рядом друг с другом. Все прочие тут просто не задерживались, не выживали.

Лицей – это хладный механизм. Мёртвая часовая игрушка, ограняющая попавших в её сети людей, вытачивая из них для себя новые винтики и шестерёнки.

А эта морозная, заснеженная деревня – живой, урчащий зверь, имя которому – человек. Когда он подымается на дыбы – все вокруг бегут, не оглядываясь. Его можно ранить, и потечёт живая, настоящая, горячая кровь.

Когда на свалку выбрасывают искорёженный винтик, из него может потечь только чёрное машинное масло.