Искра и Пламя

Выйдя из комнаты, встретила там моего неизвестного благодетеля и тихо проследовала за ним. Каждый шаг давался лишь благодаря усилиям и приносил странную боль.

Пожилой мужчина направился на кухню, где его ждала жена. Как оказалось, она уже начала переживать за гостью, которая так долго не могла отойти ото сна. Хозяйка бегала по кухне, силясь успеть все на свете, разрываясь между приготовлением блинов и бульона для мужа. Печеные яблоки уже возвышались на столе небольшой горкой, рядом стояла крынка теплого молока, немного свежего сливочного масла с сахаром и пирог с вишней.

– Ну, что? Как она там?

– Она... Слаба, беззащитна и растеряна. Как наша дочь тогда…

– Что происходит? – тихим, но глубоким голосом спросила я.

Мысли и вопросы, казалось, лились бесконечной рекой – но ответов не было. И от наступавшей со всех сторон неизвестности страшнее с каждой секундой.

— Аделаида… — только и смогла выдохнуть женщина, прежде чем слезы навернулись на глазах.

Муж успокаивающе приобнял ее, не отрывая от меня пристального, но доброжелательного взгляда. Аделаида? Это мое имя?

— Мы знаем, — вдруг тихо, почти шепотом, начал пожилой мужчина, — мы знаем, что тебе сейчас тяжело. Но прошу, скажи, Ида, ты… Узнаешь нас?

— Я не помню. Я ничего не помню. Совсем. Кто вы?

Женщина с тяжелым решительным вздохом утерла слезы тыльной стороной ладони, и, видимо, с привычной, свойственной ей стремительностью движений подошла, села и похлопала по дереву лавки, приглашая сесть рядом. Я замерла неподвижно, встретившись с хозяйкой дома взглядами. Сколько же чувств было в этих голубых глазах: ласка, любовь, безграничная надежда и в то же время мучительное отчаяние.

– Я Ридия, твоя дальняя родственница. Пару недель назад мой муж, Астваг, привез тебя из одной деревни Приграничья. Там случилось большое несчастье. Глупо спрашивать, ты ведь уже сказала, но все же. Ты совсем ничего не помнишь? — на слове «совсем» Ридия сделала особый акцент, но в ответ я только отрицательно помотала головой.

— Не знаю тогда, как это тебе сказать, — чуть дрожащим голосом заговорила она.

— Скажите, как есть. Я хочу знать.

— На твою деревню напали драконы, чешуйчатые отродья, будь они неладны.

— Я был там и видел. Они выжгли почти все дотла, а что не выжгли, то просто разрушили. И твоя семья...

— Моя семья. Я поняла. Их больше нет, так?

На удивление, я ощущала себя невероятно спокойно. Не было ни скорби, ни слез, ни чувства невосполнимой утраты. Пусто. И от этого становилось страшно настолько, что слова закончились.

Ответом на мой вопрос послужили полные горечи и сочувствия взгляды пожилых супругов. А у меня ком в горле встал от того, что я почувствовала себя ничтожеством. Да, именно ничтожеством, без семьи, друзей, прошлого. У меня не было ничего своего, даже имя и то казалось чужим.

— Скажите, а почему тогда я жива? Кто-нибудь еще выжил тогда? — я упорно старалась держаться как можно ровнее, но эмоции контролю никак не поддавались. Я чувствовала, что еще немного и разрыдаюсь.

— Я думаю, эта не та тема, на которую можно говорить за столом. Лучше сначала поесть, а потом уже поговорим обо всем, если ты считаешь, что тебе от этого станет легче, – возразила Ридия, поглядывая на мужа в поисках поддержки.

Мужчина коротко кивнул и стал разливать бульон по тарелкам с широкими расписанными каким-то красочным узором бортами.

Супруги ели аккуратно, бросали в бульон ржаные сухарики и поминутно подсаливали его, что было довольно странно – в этом блюде мне не хватало только мяса, соли было достаточно.

Астваг поклонился хозяйке за обед и ушел топить баню, чтобы я могла искупаться перед сном. Ридия скоро принялась за уборку домишка, поставила молоко в глиняном горшке в печку, металась из комнаты в комнату, из угла в угол, избегая разговоров.

Наверное, можно было настоять на объяснениях, сказать, что от правды мне станет лучше, но я не могла пересилить себя. Нет. Я не боялась, что никто из ранее знакомых, а сейчас забытых людей не выжил. Я страшилась того, что ничего не почувствую от этого. Какое-то внутреннее чутье подсказывало, что правильнее было сейчас рыдать и стенать, скорбеть по родителям, по всей семье. Но я не могла выдавить из себя слезы. Я не помнила и не знала тех людей, что так недавно окружали меня теплом и заботой.

Можно было еще долго предаваться размышлениям, самообвинению и прочим важным  мыслям, но седой хромой мужчина довольно скоро воротился домой и сказал, что к вечеру банька разгорячится. Сказал он об этом гордо, и я не смогла не улыбнуться ему со всей благодарностью, что он заслуживал.

Мне никто не досаждал вниманием, но и не оставлял без оного до самых сумерек. Когда начало темнеть, родственники проводили меня в маленькое здание, где было жарко, душно и мокро. Банька, которой так хвалился Астваг, мне не понравилась. И, хотя стены, увешанные различными вениками из растений, вызывали интерес, а пышущая жаром печь внушала чувство какой-то родственной принадлежности, долго находится в этом низком и странном месте я не могла.

Использовав по назначению все настои и притирки, как и велела Ридия, я наскоро вытерлась большим махровым полотенцем и поспешила обратно в дом, чтобы не находится в сковывающем свободу и мысли зданьице больше ни на миг.

После этого меня вдруг начало клонить ко сну. Непонятная слабость ощущалась во всем теле, вновь напоминая о себе, и это не укрылось от зорких глаз Аствага и Ридии. По их словам, я выглядела неестественно бледной, поэтому они ласково, но очень настойчиво посоветовали мне отправиться спать. Я же к тому времени едва стояла на ногах, поэтому особого сопротивления не оказала и поступила именно так.