Страница 88 из 92
Но тот понял.
- Это всего лишь голос природы, - с улыбкой ответил Нетар. – Ты еще из плоти и крови – пока. Так чему же удивляться?
- А Тир? – тихо спросил Саадан.
- А что Тир? Он просто человек. Маг, да – но посмотри, куда и зачем он направляет свою силу? На землю. Кому он отдает ее? Людям. Он не может стать проводником – он слишком слаб.
- А я?
- Ты – сможешь. Ты уже стал им. В тебе есть хладнокровие, расчетливость, ум. И нет этих дурацких людских сомнений – ах, это же мой друг, как же я могу… И поэтому завтра ты победишь. Потерпи, осталось немного. Мы с тобой сможем сделать модель живого мира. Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Но скоро все изменится, и человеческое не будет властно над тобой. И это замечательно, что бы там ни говорили о нас люди. Они – только люди, их век краток, а мы… мы будем жить вечно. Ты на пороге могущества, и нужно сделать еще несколько шагов, чтобы стать им. Разве это не прекрасно? Не обмани моей надежды, Саадан, не обмани себя сам. Сделай правильный выбор.
Темнота шатра, неяркое пламя свечи – все исчезло. Черная, перевитая серебряными нитями бездна распахнулась перед ним. Черная? Полноте, разве можно назвать черным это невероятно глубокое пространство? Лиловым оно было, и синим, как небо, и серебряным, и ярко-алым, и все цвета радуги, даже те, что недоступны человеческому глазу, распахнулись на миг перед ним. Распахнулись – поманили за собой, в мерцающую глубину, туда, где возможно все, недоступное ранее, где есть только свобода и воля – и нет земных, сковывавших по рукам и ногам запретов, только радость и счастье полета, только…
Только нет ничего земного. Нет тепла, нет солнца, нет…
Ярко-медный луч рассыпался и зазвенел сотней колокольчиков. Зеленый, ромашковый луг летним полднем закружил, завертел, пахнул ароматом скошенной травы. Изумруд в кольце засиял, как ярко-зеленые глаза… изумруд в кольце, которого у него никогда не было…
Погасло! Вспыхнуло и погасло звездное видение, вокруг снова была ночь, наполненная звуками походного лагеря, свежесть после дождя, запах свечи на столе.
При чем здесь Нетар?
Это было только твое искушение. И только твой выбор.
И все шептал на грани слуха чей-то голос:
- Не обмани моей надежды, мальчик…
* * *
Весь вечер Тала не отходила от сына, не отпускала его от себя. Никогда не покидавшая малыша больше, чем на пару часов, она и не предполагала, что может так сильно соскучиться по нему всего за сутки. Тала накормила возбужденного, перепуганного Лита ужином и долго выслушивала рассказы о том, как было страшно в городе; как няня не пускала его из комнаты, говоря, что там идут враги; как отец – уже под вечер – пришел к нему в детскую и, прежде редко снисходивший до нежностей, крепко поцеловал и долго держал на руках. «Ты будешь храбрым, ты станешь князем», - только и сказал, а няня почему-то заплакала.
Для своих трех лет Лит на удивление хорошо и чисто разговаривал и обычно болтал без умолку все время, когда не спал. Сегодня он, против обыкновения, говорил мало, но много хохотал – громко, шумно, не так, как обычно; глаза его блестели, несколько раз он порывался заплакать. И Тала понимала: мальчик напуган. Напуган до смерти всем, что с ним случилось. Чужие люди, грубые руки, громкие голоса, мамы нет – все это вторглось в уютный маленький мирок и разрушило его почти до основания. И снова пронзило ее чувство вины перед сыном. Он пережил крушение мира, а ее не было рядом, и некому было защитить.
Тала долго-долго лежала рядом с ним, рассказывала любимые его сказки – то про кота и зайца, то про дедушку профессора («а он ведь был смелый, правда, мама?»), то о том, как завтра к ним придет папа и они все вместе поедут домой. Лит не отпускал ее от себя ни на минуту. Уже засыпая, не выпускал из крошечных лапок край ее одежды («Мама, а зачем ты папой оделась?»), сонно таращил глазки. Тала тихонько пела ему колыбельную, поглаживала мягкие волосы, стараясь сглотнуть подступавшие к горлу слезы.
Когда взбудораженный, уставший малыш уснул, наконец, Тала долго лежала с ним рядом. Вдыхала родной запах детской кожи и мягких волос, прижималась щекой к прохладной щечке, гладила маленькие руки, сжимавшие игрушечного варана – даже во сне Лит не выпустил любимую игрушку. И незаметно задремала сама, не раздеваясь, на краю, едва держась, чтобы не упасть. Проспала, наверное, всего пару часов, а когда проснулась, было уже совсем темно.
Тихо дышал на постели Лит, снаружи метался свет, слышались голоса. Тала встала, подошла к выходу, долго стояла, вслушиваясь в обрывки слов, долетавшие снаружи. Потом, когда шаги и разговор стихли, попыталась расспросить солдата, сторожившего ее. Часовой - не тот, который был днем, другой – сперва молчал каменно, потом сжалился и шепотом отвечал на ее осторожные, тихие вопросы. От него Тала узнала, что город взяли уже ближе к закату, что князь Тирайн был ранен и теперь находится здесь, в лагере. Больше о судьбе его солдат ничего не знал. Город горит, но не так сильно, как могло бы быть. Погибло много мирных людей и почти вся дружина Таннады. Замок князя Реут запретил трогать; все комнаты обыскали с ног до головы, а что искали – ему, часовому, неведомо. Сейчас Реут здесь, в лагере, а в Руту войдет утром, с передовым отрядом. Он, солдат личной княжеской сотни, тоже будет с ним.