Страница 5 из 22
Девушка вошла в каюту. Уютная большая комната с высоким потолком напомнила ей башню родового замка – башню, где в детстве она проводила большую часть времени.
С детства Лусия не боялась высоты и с удовольствием убегала в башню. Там ее подстерегали опасности, оживали драконы, мальтийские рыцари, эльфы, колдуны и гномы, – словом, ее ждали приключения. Там были герои лучших произведений Педро Кальдерона, Луисы Гонгоры и, конечно же, Мигеля Сервантеса. Она могла часами просиживать в башне, глядя на мир из маленького цветного окна. Казалось, что там время застывает, и оживают призраки, говорят шорохи, старые забытые вещи. И только, когда часы начинали бить полдень, Лусия вздрагивала, словно просыпалась ото сна, ведь ее наверняка накажут за то, что она снова пропустила мессу.
Франсиско Тенорио баловал дочь, но всегда был строг, когда дело касалось религиозного воспитания. Он неоднократно повторял, что лучшее украшение девушки – ум и благочестие. А красота не может привести человека к вечности. Литература, по его мнению, была чепухой в сравнении с музыкой (разве можно не ценить произведений Антонио де Кабесона и Испанского Палестрины[6]?!). Отчасти поэтому он так настойчиво заставлял дочь играть на клавесине и слушать органное исполнение. К сожалению, у Лусии не было (как у ее матери) способности к музыке. И все же дон Франсиско дал дочери лучшее домашнее образование…
Нет, Святая Дева Севильская и Господь не покинули ее! Если она до сих пор жива, если смогла выжить в столь неподходящих для жизни условиях, то это только по промыслу Отца Небесного. Девушка опустилась на колени и горячо возблагодарила Бога…
Глава 3
На следующий день Лусия проснулась, едва понимая, где она. Открыв глаза, девушка на мгновение ослепла от яркого света, струившегося сквозь раскрытое окно.
Догоравшие солнечные лучи ласкали безмятежную пустыню сине-зеленой воды, сливавшейся с бескрайним небесным простором. Не было ни песчаных берегов Марокко, ни пристани в Сале, ни арабов, ни кораблей и парусных лодок, пахнувших тиной и свежей выпотрошенной рыбой, – словом, ничто более не напоминало о стране бедствий и эпидемий. И впервые за последнее время Лусия смогла свободно вздохнуть: воздух Марокко, сухой, жаркий, был для нее слишком тяжел…
Соленый свежий воздух океана нес умиротворение, и девушка почувствовала себя как никогда хорошо.
Лусия уже несколько раз поймала себя на мысли, что думает о том незнакомце, с которым разговаривал Саид. «Странно, – отметила она про себя, – почему-то мне кажется, что я знала его прежде».
Лусия попыталась вспомнить, где она могла его видеть, но, с другой стороны, если б она его раньше видела, то уж, наверное, никогда бы не забыла. Было во внешности незнакомца нечто такое неординарное… Его голос и глаза… Лусия не знала точно, какого они цвета, но взгляд его был довольно завораживающим… Взгляд… Лусия невольно покраснела.
Незнакомцу было на вид лет тридцать, не более. В понимании девушки он не был красив так, как представляли у них в Севилье. Он, по всей видимости, принадлежал к числу тех европейцев, которые унаследовали от отцов Севера вместе с белой кожей и светлыми волосами спокойный темперамент, выдержанность и строгость. Но взгляд… в нем было обаяние и нечто такое, что девушка не могла передать словами. «О чем я думаю?!» – девушке стало противно от мыслей, которые явно не соответствовали придуманному почтенным обществом образу благочестивой католички. «Еще чего не хватало!» – фыркнула Лусия и поспешно осенила себя крестным знамением…
Она горячо молилась, когда неожиданно перед ней предстал мужчина. Лусия не слышала стука в дверь, а слуга, которому было поручено присматривать за девушкой, был крайне смущен, увидев ее на коленях перед распятием.
– Как тебя зовут? – строго спросила она.
– Диего, – ответил замешкавшийся слуга.
– По-моему, прежде чем войти, нужно стучаться. Или вас этому не учили?!
– Я думал, что вам что-то нужно, – просто и добродушно ответил тот.
– Невежа, я буду вынуждена сообщить о вашем поведении капитану!
– Воля ваша, – покорно сказал он и ушел.
Лусия передернула плечами и посмотрела на стол. Она даже не заметила, как у нее в каюте оказался поднос с графином воды и фруктами. Это принес Диего. Кроме фруктов, на столе дразняще-вкусно лежал берек с сыром и рисовые котлеты в виноградных листьях. Когда же она ела в последний раз? Неужели только в Сале, в доме Саида?! Желудок ответил недовольным урчанием на ее немой вопрос.
Отведав всего, Лусия тем не менее чувствовала, что ей чего-то не достает. Она хотела что-нибудь почитать, но будто нарочно в ее покоях не было книг.
Весь день девушка провела в ожидании чего-то необычного, таинственного. Это чувство напомнило ей о тех ощущениях, что согревали в башне родового замка. Но откуда могли взяться мальтийские рыцари, драконы, великаны и гномы, колдуны, эльфы и то, что Франсиско Тенорио называл чепухой и зверством?!
Монотонность бытия разочаровывала, и сельские красоты Севильи с годами перестали волновать воображение. Только в Алькасаре, королевском дворце, ее жизнь заиграла новыми красками. Некая фантасмагория происходила с ней там.
Но сейчас она ощущала нечто большее, гораздо больше того, что было в Алькасаре. Где она?! Это же не дворец, это же не аристократическая столица Испании! Конечно же, здесь не было сеньоров, придворных дам и идальго. Одни скучные матросы, закостенелые и очерствевшие от тяжелой работы. «Вот слуга не понял даже, что возмутило меня», – подумала Лусия и вздохнула.
И все-таки она чего-то ждала. Тревожно-радостно было на душе, будто она уже жила новой жизнью, что будущее ее радужно-желанно. И как подобное чувство могло сочетаться с тревогой за отца, с ее детскими страхами, с тем, из-за чего она не спала ни днем ни ночью?!
Девушка подошла к окну и заглянула за борт. Теперь сине-зеленая вода казалась почти фиолетовой. Солнечные лучи играли на ней последние аккорды. Где-то вдалеке дельфины издавали томительно-сладостные звуки. Они сопровождали корабль, играя в пене кильватерной струи. Потом Лусия залюбовалась стайкой рыбешек, выпрыгивавших из воды.
И внезапно ее стала бить дрожь… Было ощущение, что за ней наблюдают. И она поспешно отошла от окна. Снова стало тревожно на душе. «Что будет с ней? – думала она. – А отец? Неужели он погиб?!». Лусия была одной из тех натур, которые часто болели не потому, что были слабы физически, а потому, что так была устроена их психика. «Отец, где ты? – воскликнула она и судорожно сжала распятие. – Боже Всемогущий! Сделай так, чтобы он остался жив! Но если его нет, забери тогда и мою жизнь… Отче наш… Но да будет не моя, а твоя воля. Аминь».
Помолившись, она снова стала думать. Все-таки их кто-то предал, кто-то, кто знал, что они будут проходить мимо Кадиса. Ведь не могли же пираты напасть на них просто так?! Да, мавры ненавидели испанцев; да, у мусульман и христиан – давний спор относительно святынь, по праву принадлежавших Ватикану. Но причем тут она и ее отец?! Надеялись разбогатеть за их счет? Вряд ли. Отец предусмотрительно ничего ценного с собой не взял.
Лусия подошла к столику, чтобы налить немного воды. И тут только увидела на подносе письмо. Почему она прежде не обратила на него внимание? Письмо было написано на гербовой бумаге чернилами цвета сепии. «О, Боги, ваши чуткие движенья рисуют мир земной во всей красе, но нет прекраснее того, что женщиной зовется… Я жду Вас у себя. Дэвид Мирр», – прочла она. Мелкие витиеватые буквы, изящный поэтический слог…
«Что это? Стихи?! Кто такой Дэвид Мирр?» – подумала Лусия, и щеки ее заалели. Ее обожгло от мысли, что этот красивый почерк и эти стихи могут принадлежать ему… Это он… Да, это он. Первым ее порывом было бежать. Но куда? Вряд ли от самой себя можно куда-то скрыться… Девушка остановилась в нерешительности. Показываться ли ей на палубе или все-таки затаиться в ожидании? Вероятно, сидеть в каюте было бы благоразумнее. Однако желание, говорившее в ней с самого утра, желание вновь увидеть его оказалось сильнее, чем она думала, сильнее ее благоразумия и страха.
6
Испанский Палестрина – Томáс Луис де Виктория (1548–1611) – испанский композитор и органист, крупнейший испанский музыкант эпохи Контрреформаци; один из ведущих представителей Римской школы.