Все еще Элис

– Это было почти пять лет назад! И больше ни разу? – изумилась Анна.

– Нет, не может такого быть, – возразил Джон, но больше ничего не добавил.

– А я уверен, так оно и было. – Том стоял на своем.

– Ты не прав, – сказала Элис. – Она приезжала на пятидесятилетие отца на Кейп-Код.

– Как у нее дела, мам?

То, что Лидия не стала поступать в колледж, Анне явно пришлось по душе. Прерванное образование сохраняло за Лидией репутацию самой умной дочери Хаулендов. Будучи старшей, Анна имела возможность раньше других порадовать родителей своими интеллектуальными способностями и стала первой обладательницей статуса умницы. Том тоже был очень одарен, но Анна никогда не обращала на него внимания, возможно, потому, что он мальчик. А потом появилась Лидия. Обе девочки были умными, но если Анна буквально билась за то, чтобы стать круглой отличницей, то Лидия получала свой безупречный табель без видимых усилий. Анна это заметила. Обе они обладали бойцовскими качествами и ценили независимость, но Анна не любила рисковать. Она предпочитала безопасные и заранее оговоренные цели, по достижении которых всеобщее одобрение гарантировано.

– У нее все хорошо, – отозвалась Элис.

– Не могу поверить, что она по-прежнему в Калифорнии. Она хоть где-нибудь играет? – поинтересовалась Анна.

– Лидия была просто великолепна в этой пьесе в прошлом году, – сказал Джон.

– Она ходит на курсы, – сообщила Элис.

И как только эти слова слетели у нее с языка, она вспомнила, что Джон у нее за спиной оплачивал курсы дочери, после которых не выдают диплом. Как она могла забыть поговорить с ним об этом? Элис бросила на мужа гневный взгляд. Он едва заметно покачал головой и почесал затылок. Сейчас не время и не место для такого разговора. Она доберется до него позже. Если не забудет.

– Что ж, по крайней мере, она хоть чем-то занята, – сказала Анна, удовлетворенная тем, что все в курсе, в каком положении оказалась дочь Хаулендов.

– Пап, как продвигается твой эксперимент? – спросил Том.

Джон подался вперед и стал подробно рассказывать о своей работе. Элис смотрела на мужа и сына. Два биолога, поглощенные научной беседой, и оба пытаются произвести впечатление. Лукавые морщинки в уголках глаз Джона, заметные даже тогда, когда он бывал серьезен, стали еще виднее, а руки задвигались как у марионетки.

Элис любила Джона таким. Ей он не рассказывал о своих исследованиях так подробно и с таким энтузиазмом. Раньше – да. Она до сих пор знала о его работе достаточно, чтобы выдать достойное резюме на какой-нибудь вечеринке с коктейлями, но это были поверхностные знания. Элис помнила, как он разговаривал с ней, когда они вели содержательные беседы, встречаясь с Томом или коллегами Джона. Раньше он все ей рассказывал, а она восхищенно слушала. Элис задумалась: когда же все переменилось, кто из них первым потерял интерес к другому? Ему стало неинтересно рассказывать или ей стало неинтересно слушать?

Кальмары, устрицы, салат аругула, равиоли с тыквой – все было безупречно. После обеда дети и муж нестройно, но громко спели «Happy Birthday», вызвав аплодисменты за соседними столиками. Элис задула единственную свечу на своем куске шоколадного торта. Когда все подняли бокалы с «Вдовой Клико», Джон протянул свой чуть выше остальных:

– С днем рождения, моя прекрасная и талантливейшая жена! За твои следующие пятьдесят лет!

Все чокнулись и выпили за Элис.

В дамской комнате Элис внимательно изучала свое отражение в зеркале. Взрослая женщина, которую она видела перед собой, была не очень похожа на ту, какой она себя ощущала. Усталые золотистокарие глаза, хотя она прекрасно выспалась, кожа тусклая и вялая. Ясное дело – ей больше сорока, но она бы не сказала, что выглядит старой. Элис не чувствовала себя постаревшей, хотя и знала, что не молода. Вступление в очередную возрастную фазу регулярно напоминало о себе неожиданными и малоприятными моментами забывчивости, связанными с менопаузой. В остальном она чувствовала себя молодой, сильной и здоровой.

Элис подумала о маме. Они с ней очень похожи. В памяти Элис мамино лицо, серьезное и напряженное, с рассыпанными по носу и щекам веснушками, было гладким, без единой морщинки. Она не успела их заработать. Мама умерла, когда ей был сорок один год. Сестре Элис, Энн, шел бы сорок восьмой год. Элис попыталась представить, как выглядела бы сестра, если бы сидела сегодня вечером здесь, в ресторане, с мужем и детьми, но у нее ничего не получилось.

Элис присела на унитаз и увидела кровь. Менструация. Она, конечно, понимала, что месячные в начале менопаузы часто приходят нерегулярно и не всегда исчезают внезапно и навсегда.

Вся ее смелость под воздействием шампанского и вида крови улетучилась. Элис разрыдалась. Не хватало воздуха. Ей исполнилось пятьдесят, и она боялась, что сходит с ума.

В дверь постучали.

– Мам? – Это была Анна. – С тобой все в порядке?

Ноябрь 2003 года

Доктор Тамара Мойер занимала кабинет на третьем этаже пятиэтажного офисного здания, которое находилось всего в нескольких кварталах к западу от Гарвард-сквер, то есть недалеко от того места, где Элис в одно мгновение потерялась. Серые, как в школе, стены приемной и смотровой по-прежнему украшали фотографии Анселя Адамса в рамочках и плакаты фармацевтического содержания, но они не вызывали у Элис негативных ассоциаций. На протяжении двадцати двух лет, которые доктор Мойер была ее терапевтом, посещения Элис носили исключительно превентивный характер – физический осмотр, иммунизация и, с недавнего времени, маммограмма.

– Элис, что привело тебя ко мне сегодня? – спросила доктор Мойер.

– В последнее время у меня стали возникать проблемы с памятью, но я посчитала, что это фактор, сопутствующий менопаузе. Последний раз месячные были у меня около полугода назад, а в прошлом месяце пришли снова. Так что, возможно, у меня пока нет менопаузы. И тогда… в общем, я решила, что мне надо к тебе прийти.

– Расскажи конкретнее, что именно ты забываешь? – попросила доктор Мойер, не поднимая головы от своих записей.

– Имена, слова посреди разговора, куда я положила свой «блэкберри», что означает запись в ежедневнике.

– Понятно.

Элис внимательно наблюдала за врачом. Казалось, ее откровения не произвели на нее впечатления. Доктор Мойер воспринимала информацию, как священник выслушивает подростка, который признается в постыдных мыслях о девочках. Вероятно, ей приходится по нескольку раз в день слушать подобные жалобы от абсолютно здоровых людей. Элис даже захотелось извиниться за то, что она оказалась паникершей и, даже можно сказать, дурой и отнимает время. Все забывают подобные вещи, особенно с возрастом. Плюс ко всему менопауза, привычка делать три дела сразу, а думать о дюжине – эти заминки с памятью кажутся мелкими, безобидными, незначительными и даже ожидаемыми. Все подвергаются стрессам. Все устают. Все что-то забывают.

– Еще я не смогла сориентироваться на Гарвард-сквер. Минуты две не могла понять, где нахожусь, а потом все вспомнила.

Доктор Мойер перестала записывать симптомы и подняла глаза на Элис. Эта информация произвела на нее впечатление.

– Тебе было трудно дышать?

– Нет.

– Ты чувствовала оцепенение или покалывание?

– Нет.

– Болела голова или было головокружение?

– Нет.

– Ты не почувствовала сильного сердцебиения?

– Сердце еще как колотилось, но, когда ты сбита с толку, это больше похоже на выброс адреналина от страха. За секунду до того, как это случилось, я чувствовала себя просто великолепно.

– А в тот день с тобой случилось что-нибудь необычное?

– Нет, я только что вернулась из Лос-Анджелеса.

– Тебя бросало в жар?

– Нет. Я почувствовала что-то вроде этого, когда перестала ориентироваться, но, повторяю, я думаю, что это от испуга.

– Ладно. Как ты спишь?

– Прекрасно.

– Сколько часов в день?